Сэди после смерти

Пьяницы пребывали в неведении о своих правах, но это их не особенно волновало. Все они начали праздновать Рождество чуть раньше, чем следовало, хватили лишку и сотворили нечто экстравагантное, считавшееся в честном городе нарушением закона. Кто-то вышвырнул из автобуса водителя за отказ дать сдачу с десяти баксов; кто-то разбил стекло в такси в ответ на заявление шофера, что он не потащится в такую даль, как Калмз-пойнт, когда на дворе сочельник и дороги перегружены; кто-то отвесил тумаков дамочке из Армии спасения, когда та не дала подудеть в тромбон; кто-то опорожнил бутылку виски в почтовый ящик; кто-то облегчился прямо на ступеньки крупнейшего собора города. Ну и прочие мелочи подобного рода.

Один из пьяных был убийцей.

Без всякого сомнения, именно этот щуплый коротышка с живыми голубыми глазами, густой гривой черных волос, кустистыми темными бровями и руками скрипача стал настоящей звездой рожде-ственской вечеринки в полицейском участке. Воняя перегаром и блевотиной, коротышка снова и снова требовал объяснить, за что его задержали. И это при том, что он был весь в крови – она покрывала и некогда белоснежную рубашку, и его длинные, тонкие, изящные пальцы. Рубиновые капли блестели даже на его бледном лице.

Убийца лишил жизни свою собственную шестнадцатилетнюю дочь.

Складывалось впечатление, что он не знает о ее смерти. Казалось, он вообще не помнил, как пришел к себе домой чуть больше часа назад в три пополудни, отпраздновав на работе Рождество в компании коллег. Дома он обнаружил на диване дочь, занимающуюся любовью с молодым человеком. Мерцающий в полумраке экран забытого всеми телевизора, шепот голосов из телевизионного динамика, дочь в объятиях парня, которого он никогда прежде не видел, юбка дочери задрана, бедра обнажены, ягодицы ритмично двигаются, страстные стоны, переплетающиеся с воркованием силуэтов на телеэкране… Дочь не слышала, как в комнату вошел отец, она не слышала, как он пошел на кухню и принялся рыться в столе в поисках оружия получше, погрознее. В руки попался только маленький ножик для чистки овощей, и он отшвырнул его прочь – нет, такая мелочь ему не подойдет. Наконец, под раковиной, в коробке из-под обуви, он отыскал молоток, стиснул его в руке и, поджав губы, решительно направился в гостиную, где дочь все еще стонала под своим юным возлюбленным. Схватив парнишку за плечо, он сорвал его со своей дочери, а потом принялся бить ее молотком, пока лицо девушки не превратилось в кровавую кашу. Парнишка надрывался от крика, пока не упал в обморок от ужаса. Когда прибежала обитательница соседней квартиры, она обнаружила, что сосед все еще колотит молотком по дочери, преисполненный тягучей черной ненависти к ней за неискупимый грех, который она совершила в сочельник. «Джордж, – пролепетала соседка, и он повернул к ней взгляд ничего не выражающих глаз, – Джордж, что же вы наделали?» Он выронил молоток. С этого момента он не мог вспомнить, что сотворил.

Вот такая, потрясающая своим очарованием рождественская вечеринка получилась у обитателей восемьдесят седьмого участка.

Клинг практически успел позабыть, как она выглядит.

Когда Синди выпорхнула из сверкающих хромом и стеклом вращающихся дверей больницы, он увидел лишь высокую блондинку с пышной грудью, широкими бедрами, коротко подстриженными волосами цвета меда и васильковыми глазами. И смотрел на нее точно так же, как и на любую другую прекрасную незнакомку, выскользнувшую из здания навстречу морозным декабрьским сумеркам. И лишь секунду спустя он понял, что это Синди, и сердце его екнуло.

– Привет, – сказал Берт.

– Привет.

Она взяла его под руку. Некоторое время они шли молча.

– Выглядишь ты просто роскошно, – наконец нарушил молчание Клинг.

– Спасибо. Ты тоже.

На самом деле Берт прекрасно знал, как они смотрятся вместе, и у него тут же начался синдром юного влюбленного. Клинг не испытывал никаких сомнений, что все прохожие на этой продуваемой ветром улице с первого взгляда понимали, что они, Берт и Синди, друг от друга без ума. Берт верил, что каждый шедший навстречу окидывал их оценивающим взглядом и молча поражался – как же этот парень и девушка похожи друг на друга. И всех охватывала зависть к их молодости, силе, пышущему здоровью, каждому страшно хотелось в этот сочельник оказаться на их месте, на месте Синди и Берта, американских влюбленных, которые чудесным образом встретились, долго и нежно любили друг друга, отчаянно боролись за свои чувства, в печали расстались, но теперь снова были вместе в этот чудесный праздник, светясь от любви, словно лампочки на два-дцатиметровой елке.