Седьмое знамение

Он метался вокруг Московского вокзала по улицам, как умалишенный, то почти бегом, то едва волоча ноги, как нищий бродяга. И нечего, нечего оправдываться молодостью, незнанием путей и способов, тем, что всё впереди. Может быть, пройдет столько времени, и произойдет столько событий, что добро начнет твориться само собой, без участия человека, а он, ничтожный и презренный Эдгар Тимофеев, по-прежнему будет откладывать все самое важное на потом, привыкнув к этому и почитая себя полезным обществу… Бр-р-р, какая мерзость! Немедленно прекратить!

А все эти его романтические мечтания о любви? Его прямо-таки передернуло от отвращения к самому себе. Нужно срочно спасать людей, а он – рассюсюкался! Перед Раей Беловой расплылся, как сливочное масло на огне. Внезапно он представил ее себе очень отчетливо, какой она была у него на вечеринке на Новый год. Пьяная, вульгарная и при этом властная – фурия какая-то, а не девочка. И ради нее он готов был пожертвовать… чем-нибудь? Неужели он был на это способен? Ужасно, ужасно, просто нет сил на себя смотреть, такого жалкого и никчемного.

Неужели это вообще он?

А ведь он не без способностей, у него есть все данные, чтобы изменить этот мир к лучшему. И тогда, может быть… может быть, тогда Космос пожалеет этот мир и не станет его уничтожать. Жалко все-таки. Вон как тут красиво… кое-где. А пусть даже и не пожалеет, все равно надо что-то делать, что-то менять, но ни в коем случае не сидеть сложа руки. Не ждать чего-нибудь. У моря погоды. Иначе можно опоздать.

Странно, что такие замечательные мысли не приходили ему в голову раньше. Он не потерял бы столько времени, прожигая свою драгоценную жизнь в кресле с книжкой в руках и под музыку. Надо же, сибарит нашелся, эпикуреец – обязательно в кресле, с книжкой, и непременно под музыку! Зла на себя не хватает. А вот Сеня Шевченко не имеет кресла. И магнитофона у него нет, что уж говорить про книги. Он и одевается чуть ли не в обноски. Людмилка, которую он мельком видел в дверях, точно была в обносках – на ней была такая застиранная мальчишеская майка, что из синей она давно превратилась в грязно-серую. Позор, позор Эдгару Тимофееву!

Вот что представляла собой его жизнь. Паразитическое существование, точнее сказать. Вот от куда бралась эта тоска и заунывность, иногда поражавшие его посреди самого развеселого настроения – несомненно, это его совесть била тревогу и давала ему понять, что он живет неправильно. И если уж менять окружающий мир, то начать следует прежде всего с самого себя. И никак иначе.

Он очень давно искал свой путь. Наконец-то, он его нашел. И теперь с него не свернет. Ни за что на свете. Теперь-то его пустая, как бутылка, жизнь наполнится содержанием и подлинной глубиной. Есть к чему стремиться.

Вокруг Московского вокзала Эдгар бродил до темноты. Впрочем, для него было важно только то, что скоро Сеня Шевченко отведет его к Профессору, который даст ему новые книжки, а те, в свою очередь, дадут ему ответы на все его вопросы. Он забыл даже о том, что у него есть дом, а в доме – родители, сбившиеся с ног от беспокойства, и Борис Новиков, занятый только собственной персоной, и милая сердцу (прежде) комната с любимыми кассетами и Эрве Базеном на столе, а между страницами вложен календарик с Виктором Цоем, вместо закладки… Все это было теперь так далеко от Эдгара – он увлекся своей новой идеей и не думал ни о чем другом. Он должен найти ответы на вопросы.

Сразу вслед за этим решением Эдгар почувствовал необычайный прилив энтузиазма, сродни тому, который охватил и Бориса Новикова.

Вперед к победе Добра над Злом!

На остановке было уже совсем темно, иначе Эдгар, может быть, и заметил бы очередные странности в Сенином поведении. На сей раз в нем нисколько не было робости, зато появилась решимость, похожая на отчаянную решимость обреченного, и какое-то тупое упорство. Лицо его было мрачно, даже глаза потемнели, лоб прорезали складки. Он ничего не говорил, а если и цедил сквозь зубы, то только что-нибудь для себя, для своего успокоения. Что касается Эдгара – тот шел рядом с ним летящей походкой, словно и вправду увидел впереди свет спасения. И попадись им в этот момент по дороге кто-то, кто крикнул бы: «Остановись», они смели бы его с пути, как мелкое препятствие. Так, наверное, вышагивали по улицам юные последователи Адольфа Гитлера – чувствуя себя хозяевами этих улиц и хозяевами своей судьбы.

– Профессор сегодня точно там будет? – спросил Эдгар.

– Обязательно. Он бывает каждый день. Правда, недолго.

– Каждый день? А вдруг у него не получится?

– Как так – не получится? – не понял Сеня.

– Ну, вдруг у него не получится прийти. Например, он заболеет…

– Не мели чепухи, – заявил Сеня. – Профессор никогда не болеет.

Эдгар отнюдь не был убежден такими словами.

– Почему ты так в этом уверен? – настаивал он. – Ваш Профессор тоже человек и…

– Нет, – прервал его Сеня. – Не будем сейчас говорить об этом. Ты его увидишь и сам все поймешь, и перестанешь задавать глупые вопросы.

Это еще сильнее разожгло любопытство Эдгара. Они увеличили шаг.