Седьмой крест. Рассказы

Вечером его пригласили играть в карты. Он изо всех сил старался хорошо играть, словно любая его ошибка могла иметь бог весть какие роковые последствия. Он буравил своими глазами-бусинками одного игрока за другим, и по едва заметным знакам улавливал, у кого не было нужной карты. Но вдруг его внимание рассеялось, потому что он стал прислушиваться к разговору, который вели у него за спиной.

— Надо ходить от двора к двору, не миновать ни одной горной деревушки. Власти, вероятно, вскоре заявят, что заниматься проверкой — это их дело, а может, они и удовлетворятся принятыми нами мерами.

Эти слова, причем каждое звучало веско, произнес, судя по голосу, уже не молодой человек. За столом воцарилась тишина, хотя говорили как бы мимоходом, сдержанно.

— Прежде всего надо начать с нас самих. Лучше всего было бы, если бы каждый выступил перед всем коллективом и точно указал, где и как он провел прошедшие двенадцать лет. При этом он обязан будет ответить на любой заданный нами вопрос.

Кто-то сзади крикнул, и Циллих понял, что и там прислушиваются к этому разговору:

— А кто будет задавать вопросы?

— Конечно, мы. Такую проверку надо бы провести на каждом производстве, среди всех работающих людей, по всей стране.

— Да кто последует нашему примеру? Мы в такой глуши, за тридевять земель от всех!

— Не имеет значения, — сказал кто-то, заикающийся от волнения. — Главное — положить начало. За тридевять земель или еще где — неважно.

Тот, что постарше, сказал:

— Нечто подобное проводили в России двадцать пять лет назад, это называлось чистка.

Тут воцарилось почтительное молчание, словно тот, что постарше, был древним-предревним стариком, жившим на свете, когда никого еще не было, задолго до потопа, чуть ли не при сотворении мира. С той настойчивостью, с которой внуки пристают к дедушке, младший собеседник, заикающийся от волнения, попросил:

— Расскажи нам об этом поподробней.

Весь вечер Циллих ничем не был отягощен. А тут сразу сердце упало. До этого он как бы парил в воздухе, а теперь сердце, как гиря, тянуло его к земле.

— Семерка бубен, Шульце, черт возьми, чего ты зеваешь! — ругался кто-то за его столом.

Циллих ухмыльнулся, он все же не мог побороть желания быстро обернуться. Видно, все эти предложения делал, чтобы придать себе вес, вон тот бодрый старикашка с пушистыми, седыми усами и строгими голубыми глазами. Провод, на котором свисала с потолка единственная электрическая лампочка, зацепили за крюк на окне, так что свет теперь падал на сдвинутые столы. Лица сидевших за картами, измененные игрой света и тени, показались Циллиху страшными, как у привидений.

Он с отчаянием бросил карту на стол.

— Семерка бубен!

Они заржали:

— Наконец-то!

Он уставился глазками-бусинками в карты, он думал: «Не могу же я сейчас встать и уйти, это покажется подозрительным. Впрочем, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прежде чем они пошевелятся, я буду уже по ту сторону гор. Что лежит за горами? Французская зона оккупации? Вот туда я и подамся. Там другое начальство, другая администрация, другие учреждения. Но на этот раз я уйду с еще большими предосторожностями, совсем незаметно, не привлекая ничьего внимания».

На следующее утро он был бодрее обычного. О нем говорили: вот этот как будто оттаял. Во время обеденного перерыва ему удалось подойти к тому усатому старику, который ночью ораторствовал. Он рассказал ему о всех своих несчастьях: дети пропали без вести, дом разбомбили, жена умерла, а сам он провел долгие годы в заключении, в лагере Пяски, который он, пользуясь собственными наблюдениями, впечатляюще описал. Строгие глаза старика при дневном свете оказались добрее. «Тех, кто спрашивает совета, всегда любят», — думал Циллих.

— Сколько времени здесь еще будет длиться работа? После всего пережитого не хочется вечно менять место.

— Из долины сюда, наверх, проводят электричество. После этого будут еще латать саму плотину. — Услышав это, Циллих с радостью подумал, что ему еще удастся здесь некоторое время продержаться. Да и вообще, чего ему бояться? Он дал себя запугать вчерашней болтовней. У страха глаза велики. Даже если здесь и устроят такое собрание, как предлагает этот усатый старый хрыч, он в два счета обведет их вокруг пальца. Этот недоверчивый старик сразу поверил ему на слово, болтуны всегда верят болтовне. Что ж, он повторит свой рассказ перед всеми.

В один из ближайших дней он услышал во время работы шум и увидел, что вдоль озера идет толпа новых рабочих. Проводка электричества была начата одновременно из долины и сверху, и вот теперь эти две бригады встретились и вместе поднимались на вершину. Повсюду царило оживление, люди братались, приветствовали друг друга, заводили знакомство. Никто не заметил, что Циллих снова весь съежился. Он испуганно ходил от одного к другому. Вскоре он оглядел уже почти всех вновь прибывших. А когда он вечером курил перед своим бараком, кто-то схватил его за руку. Худое, казавшееся почему-то голым лицо, жирные, зачесанные назад волосы — нет, он не знал этого человека.