Седьмой лимузин

Эти слова преследовали Гривена на обратном пути от Поммера. Эрих, за коньяком и сигарами, даже согласился прочесть новую рукопись Карла! Ему хотелось снять Лию де Путти. Или эту новую шведскую девчушку Гарбо. Свернув в своем «Бугатти» на Фазанен-штрассе, Карл продолжал предаваться сладким грезам.

Уже за несколько кварталов Гривен осознал, что мчится прямо в гущу каких-то неприятностей. Непривычное красноватое зарево поднималось со стороны Тиргартена, и, неторопливо сбрасывая скорость, он услышал гневный ропот толпы. Громкий и чреватый опасностью, похожий на гул болельщиков, возвращающихся со стадиона, но сопровождающийся звоном разбитого стекла и полицейскими сиренами. Один из прохожих бросился в его сторону, за ним другой, — и вот уже машина увязла в скопище людей.

В мигающем свете уличного фонаря над толпой, похожей на полчище боевых муравьев, развевались знамена; в самой глубине ее творилось что-то страшное. Конные полицейские размахивали дубинками налево и направо, били не глядя. У Гривена имелся нюх на выживание в экстремальных ситуациях, поэтому он вместо того, чтобы развернуть машину и попробовать, возбуждая всеобщие подозрения, удрать с места событий, пригнулся, вжался в руль и принялся дожидаться, пока все это безумие минует его и покатится дальше по улице. Волнение он перенес на «Бугатти», живо представив себе его прекрасный остов ободранным и кровоточащим.

Коммунисты дрались с национал-социалистами, рёмовские СА выступали в роли вожаков и подстрекателей. Коричневорубашечник разбил витрину и расколол голову женскому манекену.

Стрельба — ниоткуда и отовсюду — нагоняла на толпу ужас, превращая людей из участников идеологического сражения в беззащитные жертвы. И вот молодой человек рухнул вниз лицом на мостовую прямо в свете передних фар «Бугатти». Выглядело это так, словно в парня выстрелили с неба. Девушка схватила его за плечи, затрясла, затем припала лицом к его спине, а толпа обтекла эту ужасную мизансцену с обеих сторон. Темная лужа на мостовой становилась меж тем все шире и шире.

Гривен не видел человеческого кровопролития с тех пор, как участвовал в битве на Сомме, и забыл, как волнует его это зрелище и как взывает к подсознанию. Выскочив из машины, он подбежал к девушке и опустился на колени возле нее.

— Помогите мне. Я знаю больницу тут поблизости.

Истекающего кровью юношу некуда было пристроить в двухместной машине, кроме как на колени к девушке. Доктора, увидев раненого, только пожали плечами. И Гривен успел как следует рассмотреть Люсинду Краус как раз в те минуты, когда врач сообщал ей прискорбную весть. На руке у нее была красная повязка Компартии, чулки — все в крови, черные волосы убраны под бархатный берет.

Его звали Йозеф Курц, объяснила она Гривену, и он не был ее «парнем», он был товарищем в наступающей и неизбежной классовой борьбе. Они встретились в группе комсомольского агитпропа в ходе демонстрации против концерна «И. Г. Фарбен» и с тех пор работали вместе…

Гривен (что впоследствии вошло у него в привычку), игнорируя смысл выслушиваемого, всматривался ей в лицо. Выглядела она юной мадонной, слегка подуставшей от постоянно обращенных к ней мужских взглядов. Даже со всей своей марксистской трескотней она привлекала к себе взгляды и Гривена, и двух молодых докторов, не всегда оставляя таковые без ответа.

— Мне кажется, я еще не поблагодарила вас по-настоящему, — сказала она после того, как врачи удалились. — Я им обоим солгала насчет Йозефа. Он безумно любил меня.

Сиделка повела Люсинду переодеться. Через пару минут Люсинда появилась в больничном халате, полы которого торчали у нее из-под пальто, а перепачканное платье и чулки были уложены в бумажный пакет. Люсинда осматривалась по сторонам, словно впервые осознав, что находится в тошнотворно-зеленом больничном коридоре — и что он никуда не денется после того, как над ней и над ее отважным молодым коммунистом уже опустили занавес. И тут она заплакала, и Гривен, поднявшись с места, подал ей носовой платок.

— Слезами горю не поможешь. Пойдемте, я отвезу вас домой.

Она сказала, что живет в Ганзейском квартале. «Бугатти» помчался по залитым предрассветным свечением жилым районам.

Когда они прибыли на место, она соизволила обратить внимание на его машину.

— Итак, господин Карл Гривен, вы, должно быть, богаты, если можете позволить себе такую игрушку.

— Именно игрушку, к тому же выдавленную из пролетарского тела вместе с потом.

Люсинда шваркнула дверцей и решительно отправилась прочь от машины.

— Не люблю, когда надо мной издеваются.

— Первый признак истинной революционерки. — Он выключил мотор, выбрался из машины. — А почему бы не дать этому берету малость отдохнуть?