Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Нас пригнали в Польшу. Я не помню, куда именно. Запомнилось мне, как мы очень долго стояли перед высокими металлическими воротами коричневого цвета. Наконец ворота распахнулись и приняли нас, изможденных и измученных долгим пешим переходом. Перед нами было кирпичное здание, двух- или трехэтажное, с широкими лестницами и туалетами, залитыми водой. Может, это был вокзал? Я не знаю, но нам предстояло там жить. Я не помню этого периода, знаю только, что новый 1944 год мы встречали там, и наши мамы старались создать нам хоть какое-то подобие новогоднего праздника. У одной моей землячки была фотография этого праздника, но, к сожалению, она утеряна.

Как извещают документы Международной службы розыска, в апреле 1944 года мы прибыли в лагерь Штайнвег г. Вендлинген, округ Нюртиген, это недалеко от Штутгарта. Слава Богу, мы были живы еще и нашу семью не разлучили. По тем временам это уже было огромной удачей. Жили мы в бараках, где были установлены четырехъярусные нары. Утром взрослых угоняли на работу, а с нами, детьми, оставалась надзирательница-немка с плеткой в руках, немецкая «мама». Брат рассказал такой случай.

Однажды надзирательница дала мне большое красное яблоко (чем был вызван такой порыв, я не знаю, возможно, внешностью). Я стояла с этим яблоком, не зная, что делать. Ведь мы уже давно отвыкли от добрых естественных поступков людей, тем более немцев. Брат, как всегда, был рядом. Он тоже смотрел на это яблоко, и, не выдержав искушения, схватил яблоко откусил и бросился бежать. Но куда он мог убежать? Немка поймала его и жестоко исхлестала своей плеткой. Незадолго до своей смерти брат вспомнил этот случай, но, как ни странно, он сокрушался не о побоях, а о том, что он у меня, такой маленькой, отобрал яблоко.

Еще об одном страшном дне рассказал мне брат. Однажды днем, когда взрослые были на работе, в наш барак вошла группа немцев. Всех детей построили и начался отбор детей. На кого указывал офицер, того отводили в другую сторону. На меня офицер указал, меня отвели в сторону. Я плакала, цеплялась за брата, моего единственного защитники. Брата не взяли, но он видел, как я плакала. Стоял шум и суматоха. Воспользовавшись этим, брат пробрался ко мне, на свою беду. Отобранных детей поместили в отдельный блок, где у детей брали кровь.

Немецкие ученые установили, что кровь истощенных детей при переливании не дает отрицательных эффектов, прекрасно сочетаясь с кровью тех, кому ее вливали. В этом блоке дети долго не жили...

Нас спасло внезапное освобождение нашего лагеря группой войск США 22 апреля 1945 года.

Состояние мое было критическим, меня сразу отправили в госпиталь. Так мне вновь не суждено было погибнуть. Брат очень рано оказался инвалидом 1-й группы в результате развившегося ревматического порока сердца. Он умер на 55-м году жизни.

Уже после войны я как-то спросила маму, что происходило в лагере, почему стреляли и убили одну женщину. Я описала ей эпизод, врезавшийся в память, и мама рассказала, что взрослых и детей кормили отдельно. Матерям строго запрещали отдавать детям свою еду. Матери, конечно же, все-таки ухитрялись урвать какие-то крохи для голодных детей. В тот раз нервы у одной женщины не выдержали, у нее обнаружили две картофелины в кожуре, которые она пыталась пронести своим детям. Она бросилась к бараку, к детям. Раздалась автоматная очередь, женщина упала на площади перед бараков, на глазах плачущих детей.

Много позже я увидела подобный эпизод в фильме «Помни имя свое». Я смотрела этот фильм и плакала: это было мое детство. Мамы уже не было в живых, она не могла видеть эти кадры.

Война закончилась, но нас еще ожидали мытарства по фильтрационным лагерям, где мы проходили многочисленные проверки. На Родину мы вернулись поздней осенью, в ноябре. На месте дома — пепелище, тайники, где мама перед наступлением немцев спрятала кое-какие вещи, были пустые. Впереди была холодная и голодная первая послевоенная зима.

Нам рассказали, что после окончания войны приезжал мой отец. Ему сказали, что мы погибли. Одни говорили, что мы погибли во время бомбежки, другие — что во время перестрелки, когда партизаны пытались нас освободить. Отец постоял у пепелища и уехал. Но, к счастью, мы нашли друг друга, хотя эту страшную зиму нам предстояло прожить одним, без крыши над головой, без каких-либо запасов еды.

Поселок Ивот большой. Немцы сожгли не все дома. Сразу после освобождения кое-кто взялся за постройку домов, а кто не мог — вырыли себе землянки и жили там. У одного маминого родственника сохранился довольно просторный дом. Одна из комнат имела отдельный вход. В этой комнате нам разрешили поселиться. Жена хозяина, тетя Матрена, была очень строгая женщина, трое ее сыновей воевали на фронте. Евгений, военный летчик и Леонид, военный хирург, еще не были демобилизованы, потому и пустовала эта комната.