Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

В 1942 г., зимой, в район прибыл немецкий карательный отряд по уничтожению партизан, но у них ничего не вышло, так как партизаны ушли в другие леса, их вовремя предупредили. Немцы обозлились, выгнали жителей деревень из домов в сараи, подвалы, где мы стали жить. Я с сестренкой находился в подполье, было холодно, страшно, и сестра все время плакала. Тогда нас достали из подполья и разрешили спать на печи.

Партизаны поймали бургомистра, у которого нашли список, кого надо было расстрелять. В этом списке и наша семья была. В июле 1943 г. нашу деревню немцы окружили, приказали все выносить из домов и выходить всем на улицу. Полицаи помогали немцам нас выгонять: палками, прикладами гнали людей. Нас всех согнали в соседнюю деревню, загнали в большой колхозный сарай. Собрали людей из трех деревень и не выпускали. Немцы охраняли с пулеметами и автоматами. Мы все ждали смерти. Было страшно. Дети плакали и кричали. Еле дождались утра, а утром немцы сортировали людей: молодых и детей — в одну сторону, стариков — в другую сторону. Потом стариков отпустили, а нас построили в колонну и погнали в сторону г. Речица. Сорок километров нас гнали без пищи и воды, подгоняли резиновыми дубинками и нагайками. Пригнали нас на железнодорожную станцию, погрузили в товарные вагоны и повезли. Было душно, тесно, спали сидя, кормили нас какой-то баландой из брюквы.

Привезли нас в Германию в г. Дрезден, где распределили по хозяевам, а кого — работать на фабрику, завод. Маму и меня с сестрой забрал к себе хозяин. У него уже работала польская семья (шесть человек). Хозяйство было очень большое, работали по 12—14 часов и взрослые, и дети. Работали много, но не голодали. Когда стали приближаться наши войска, хозяин уехал за Эльбу к американцам, так как он очень боялся русских. Нашу семью он взял с собой. Долго мы ехали, но до Эльбы не доехали, нас освободили наши войска. Радости не было предела, мы смеялись и плакали. Нашего хозяина русские воины не тронули, и он решил поехать домой. Мы тоже поехали с ним, забрали кое-какие вещи, а потом стали пробираться домой.

В деревню мы приехали в июне месяце, но нашли только разрушенную печь, дом наш сожгли. Но мир не без добрых людей, нас приютили. Вскоре вернулся с фронта отец. Он был ранен. Мы стали строить дом.

В 1954 г. я поехал работать на шахту г. Узловая Тульской области. Потом по комсомольской путевке строил дорогу Абакан-Тайшет. Много пришлось поездить, строил даже Ташкентское метро. В 1992 г. приехал в Сухиничи на строительство автозавода, который, к сожалению, так и не построили. Здесь получил однокомнатную квартиру. Есть у меня дети и внуки, которые теперь живут отдельно от меня.

За колючей проволокой

Майоров Иван Петрович

Проживает в г. Кирове, Калужской области. Председатель Кировского отделения Союза бывших малолетних узников фашизма.

Воспоминания о детстве остаются на всю жизнь. По моей жизни в раннем детстве черной чертой прошла страшная трагедия — довелось быть узником концлагеря. Мне трудно вспоминать то, что врезалось в память до самой смерти. Еще труднее рассказывать об этом кому-либо. Делаю это во имя тех, кто погиб за колючей проволокой от истощения, издевательств или был сожжен в печах крематория. И еще хочу, чтобы подобное никогда и нигде не повторилось.

В 1942 году нашу семью вместе с другими фашисты погнали в Рославльский лагерь Смоленской области. Это было лишь начало пути, закончившегося для многих смертью. Дальше шла дорога в Германию, и пролегала она через Белоруссию. Здесь в городе Кричев был расположен лагерь на реке Березина, затем были перевалочные лагеря в городах Бобруйск, Минск, Барановичи, ст. Слоним, лагерь Лесная деревня Яворь. Были в концлагерях под номерными знаками 307—317.

Что пришлось пережить в каждом лагере, названия которых навсегда врезались в память, и в пути? Как описать тот страх и ужас, который видел каждый день? Взрослых заставляли копать траншеи. Мы находились рядом. Охраняли нас с собаками. Помню, однажды появились в небе два самолета и хотели, наверное, нас отбить. Начали немчуру косить из пулеметов. Все стали прятаться в траншею. Рядом со мной сидела тетка Марья. Вдруг на нас, прямо тетке на голову, попадает немец. Тетка Марья, из-под немца просит его, задыхаясь, «Пан, а пан, милый, слезь с меня, ты меня задавил». Поднимаю голову посмотреть, что сейчас тетке Марье будет: то ли по голове удар, то ли освобождение. А немец-то мертвый. Вот это была радость! У нас словно сил у всех прибавилось. И надежды на то, что когда-нибудь наши нас обязательно освободят.

Страшно вспомнить санобработку. Раздели донага. Одежду — в газовую камеру, а нас обмазали вонючим раствором. Теснота, вода холодная льется со стен, с потолка, дети падают на бетонный пол. В этой «бане» держали нас три часа. Когда открыли дверь и выпустили из нее — на полу осталось 20 мертвых детей.