Сёгун (части 5-6)

- Эти люди не дали мае выполнить мой долг, не позволили выполнить приказ мюего сюзерена! Я не могу жить с таким позором, господин! Я совершу сеппуку сегодня на закате солнца и официально прошу вас быть моим секундантом.

- Нет! Вы не сделаете этого!

Глаза Марико вспыхнули, она бесстрашно заявила:

- Если мне не позволили выполнить приказы моего сюзерена, на что я имею право, - я совершу сеппуку на закате солнца!

Она поклонилась и направилась к воротам. Кийяма поклонился ей, все его люди последовали его примеру. Все стоявшие в переулке, на крепостных стенах и в окнах домов тоже с уважением поклонились ей. Марико миновала арку, двор, вышла в сад и направилась к уединенному Чайному Домику, построенному в деревенском стиле. Она вошла внутрь и, оставшись наконец одна, горько заплакала - по всем погибшим в этот день.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

- Красиво, да? - Ябу махнул рукой вниз, в сторону мертвых.

- Простите? - переспросил Блэксорн.

- Это было как стихи... Вы понимаете слово "стихи"?

- Да, я понимаю, что значит это слово.

- Это было как стихи, Анджин-сан... Видите?

Если бы у Блэксорна хватило японских слов, он бы сказал: "Нет, Ябу-сан. Но я увидел, что у нее на уме, только в тот момент, когда она отдала первый приказ и Ёсинака убил первого самурая. Стихи? Это был отвратительный, мужественный, бессмысленный, страшный ритуал, где смерть неизбежна, как испанская инквизиция, и все смерти - только прелюдия к смерти Марико. Теперь все обречены, Ябу-сан: вы, я, замок, Кири, Ошиба, Ишидо - все... все, потому что она решилась сделать то, что считает необходимым. А когда она это решила? Уже давно, конечно? О, правильнее сказать - решение принял за нее Торанага".

- Простите, Ябу-сан, но слов вашего языка у меня недостаточно.

Ябу плохо его слышал. На стенах стояла тишина, тихо было и в переулке, все были неподвижны, как статуи. Потом переулок ожил, голоса затихли, движение стало спокойнее. Солнце било вниз, все постепенно выходили из транса.

Ябу вздохнул, охваченный меланхолией:

- Это было как стихи, Анджин-сан, - повторил он, словно эхо, и ушел.

Когда Марико подняла меч и одна выступила вперед, Блэксорн хотел спрыгнуть вниз и броситься на ее противника, снести ему голову, помешать ее убить... Но он ничего не сделал, не потому, что боялся, - он больше не боялся умереть. Ее мужество показало ему, как бесполезен страх, он разобрался в себе уже давно, еще тогда, ночью, в деревне, когда пытался покончить с собой... "Я собирался в ту ночь вонзить нож себе в сердце, вспомнил он, - С того времени мой страх смерти исчез... Она и говорила: "Только живя на грани смерти, можно понять - неописуемо радостна жизнь... " Я не осознал, как Оми остановил мой удар... В памяти осталось только чувство перерождения, когда проснулся на следующее утро... " Он снова и снова смотрел на мертвых в переулке... "Я мог бы, конечно, убить того серого... И, может быть, еще одного или даже нескольких, но на их месте тут же появились бы другие и моя смерть ничего бы не изменила. Я не боюсь умереть, - мне только страшно, что я ничем не смогу помочь ей... "

Серые убрали трупы и серых и коричневых, обращаясь с ними одинаково уважительно. Многие серые покидали место сражения, в том числе и Кийяма со своими людьми; расходились женщины и дети, поднимая пыль на дороге... Блэксорн чувствовал острый, отдающий смертью запах, смешанный с соленым запахом моря... Его поразило мужество Марико, - оно поддерживало его в эти ужасные моменты... Блэксорн посмотрел на солнце и решил, что до захода солнца еще шесть часов. Он направился к лестнице, ведущей вниз.

- Анджин-сан? Простите, а куда вы собрались? Он повернулся, вспомнив про своих охранников. На него внимательно смотрел капитан.

- Ах, простите! Пойдемте туда! - Он указал на двор. Капитан на мгновение задумался, потом неохотно согласился:

- Хорошо. Прошу вас, идите за мной.

Во дворе Блэксорн сразу почувствовал враждебность коричневых по отношению к серым. Ябу стоял у ворот, наблюдая за возвращающимися в крепость. Кири и госпожа Сазуко обмахивались веерами, няня кормила ребенка. Все они сидели на одеялах и подушках, разостланных в тени на веранде. Носильщики плотной испуганной группой столпились в углу, у багажа и вьючных лошадей. Он направился в сад, но охранники замотали головами:

- Простите, Анджин-сан, но пока туда нельзя.

- Да, конечно, - согласился он и повернул обратно. Переулок опустел, хотя оставалось еще более пятисот серых - они сидели полукругом на корточках или скрестив ноги и поглядывали в сторону ворот. Оставшиеся коричневые уходили под арку.

Ябу приказал:

- Закройте ворота на засов!

- Прошу меня извинить, Ябу-сан, - ответил офицер, - но госпожа Тода сказала, что они должны быть открыты. Мы их охраняем, но ворота должны быть открыты.

- Вы уверены?

Офицера, подтянутого, бородатого мужчину лет тридцати с лишним, с жестким лицом и выступающим подбородком, возмутил этот вопрос.

- Прошу прощения, - конечно же, уверен.

- Благодарю вас. Я не хотел вас обидеть. Вы здесь старший?