Сегун. Книга 2

Нигацу поспешно принесла на веранду подушку и убежала за саке, хотя ей до ужаса хотелось остаться.

Бунтаро протянул лук и колчан телохранителю, сбросил пыльные сандалии и протопал на веранду. Сел, скрестив ноги, и положил на колени вынутый из-за пояса длинный меч.

– Где моя жена? С Андзин-сан?

– Нет, Бунтаро-сан, извините. Ей было приказано явиться в крепость, где…

– Приказано? Кем приказано? Касиги Ябу?

– Нет, господином Торанагой, когда тот вернулся с охоты после обеда.

– Господином Торанагой? – Бунтаро сдержался и сердито посмотрел через бухту на крепость. Рядом со знаменем Ябу развевался флаг Торанаги.

– Может быть, послать кого-нибудь за ней?

Он покачал головой:

– Для нее еще будет время. – Бунтаро вздохнул, глядя на племянницу, дочь младшей сестры. – Мне повезло, что у меня такая образованная жена, не так ли?

– Да, господин. Ее устами говорит Андзин-сан, чьи знания нам столь необходимы.

Бунтаро смотрел на крепость, когда ветер опять донес запах с кухни.

– Напоминает Нагасаки или Корею. Они там все время готовят мясо, варят или жарят. Вонь стоит несусветная… Ты никогда не нюхала ничего подобного. Корейцы – животные, те же людоеды. Запах чеснока пропитывает одежду, волосы.

– Это должно быть ужасно.

– Война хорошо начиналась. Мы легко могли победить, дойти до Китая и принести цивилизацию в обе страны. – Бунтаро раскраснелся, голос его стал прерывистым. – Но не сумели. Мы проиграли и вернулись с позором, потому что нас предали. Предали грязные изменники, сидящие наверху.

– Да, как ни печально, вы правы, Бунтаро-сама, – прожурчала она успокоительную ложь, уверенная, что ни один народ на земле не смог бы завоевать, а тем более цивилизовать Китай, который издревле обладал развитой культурой.

Жила на лбу Бунтаро запульсировала, он уже не беседовал, а изливал вслух накипевшее на душе:

– Они расплатятся. Все эти изменники. Надо только подождать. Если долго сидеть около реки, труп врага рано или поздно проплывет мимо тебя, не так ли? Я буду ждать. Я скоро плюну на их головы, очень скоро. Я пообещал это себе. – Он воззрился на Фудзико. – Я ненавижу предателей и изменников. И всяких лжецов!

– Да, я согласна. Истинная правда, Бунтаро-сама, – пролепетала она, холодея, ибо знала, что ярость его не знает предела.

В шестнадцать лет Бунтаро казнил собственную мать, одну из младших наложниц Хиромацу, заподозрив, что та изменила его отцу, который в то время воевал под знаменами господина Городы. Годом позже он убил своего младенца-сына в отместку за якобы оскорбительное для него поведение его первой жены, а жену отослал в родительский дом, где она наложила на себя руки, не вынеся позора. Он творил ужасные вещи со своими наложницами и Марико. Во время неистовой ссоры Бунтаро обвинил отца Фудзико в том, что тот показал себя трусом в Корее, очернил его перед тайко, который велел несчастному обрить голову и уйти в монахи. Вскоре отец Фудзико допился до смерти, снедаемый стыдом.

Фудзико пришлось напрячь всю свою волю, чтобы казаться спокойной.

– Мы были рады услышать, что вы спаслись от врага, – заметила она.

Принесли саке, и Бунтаро приналег на спиртное. Спустя некоторое время Фудзико встала:

– Пожалуйста, простите меня, я отлучусь ненадолго. – Она пошла на кухню – известить Блэкторна, что Бунтаро просит разрешения расположиться в их доме, предупредить капитана и слуг, что нужно делать.

– Почему здесь? – проворчал Блэкторн. – Почему он остановится здесь? Это необходимо?

Фудзико попыталась объяснить ему, что Бунтаро нельзя отказать в гостеприимстве. Блэкторн мрачно вернулся к стряпне, а она со стесненным сердцем возвратилась к Бунтаро.

– Мой господин говорит, что польщен честью принять вас в своем доме. Его дом – ваш дом.

– Каково это – быть наложницей чужеземца?

– Я поначалу напридумывала себе всякие ужасы. Но что касается Андзин-сан, он хатамото, а следовательно, самурай. Я первый раз стала наложницей. Положение жены кажется мне более предпочтительным. Андзин-сан такой же, как все люди, хотя некоторые его привычки удивительны для нас.

– Кто бы мог подумать, что женщина из нашего рода станет наложницей чужеземца – даже и хатамото.

– У меня не было выбора. Я повиновалась господину Торанаге и деду, главе нашего клана. Удел женщины – повиновение.

– Да. – Бунтаро допил саке, и она снова наполнила чашку. – Послушание важно для женщин. И Марико-сан послушная, не так ли?

– Да, господин. – Она взглянула в его безобразное, обезьянье лицо. – Она не принесла вам ничего, кроме чести, господин. Без госпожи, вашей жены, господин Торанага ничего не узнал бы от Андзин-сан.

Он криво усмехнулся:

– Я слышал, ты наставила пистолеты прямо в лицо Оми-сан.

– Я только выполняла свой долг, господин.

– Где же ты выучилась пользоваться пистолетом?

– Я никогда до того не имела дела с оружием. Не знала даже, заряжены ли пистолеты. Но я бы спустила курки.

Бунтаро засмеялся:

– Оми-сан так и подумал.

Она снова наполнила его чашку.

– Я не понимала, почему Оми-сан не пытается отнять у меня пистолеты. Господин Ябу приказал отобрать их, а он даже не попытался.

– Я бы отобрал.