Он положил бумаги в сейф (тайны, тайны — как власть любит все засекречивать!); выключил компьютер, с усмешкой вспомнив, с каким детским интересом прапорщик относился к этому инструменту, который сам Кузниц считал удобной пишущей машинкой и только, и собрался уже, как говорят англичане «call it a day»,[51]
но тут на пороге его кабинета возник Хосе.В отличие от Кузница, который застрял в лейтенантах всерьез и надолго и относился к своей военной карьере легкомысленно, считая свою службу чем-то временным и преходящим, Хосе Мартинес относился к армии серьезно и успешно продвигался по служебной лестнице. Недавно он получил звание капитана и сшил по этому случаю новую форму, и сейчас он предстал в дверях кабинета во всем великолепии своего нового мундира.
— Здорово, боец! — сказал он, снял фуражку и положил ее на стол — заходящее солнце блеснуло на кокарде с трезубцем, — рано покидаешь окопы.
— Здорово, — ответил Кузниц, — посетителей нет — не то что у тебя: то китайцы, то малайцы.
— Замучили меня эти китайцы, — Хосе уселся на стул для посетителей и принялся пускать на стены «зайчиков» своей блестящей кокардой, — идут и идут — спасения от них нет. Особенно сегодня меня один довел: говорит, что он воскресший из периода династии Мин, а сам ни одного иероглифа не знает и по-русски шпарит без акцента.
— Наслышан, — сказал Кузниц, прикрываясь рукой от «зайчика».
— Откуда? — спросил Хосе.
— Рудаки меня в коридоре перехватил, кофе мы с ним пили. И перестань на меня «зайчиков» пускать — я тебе не барышня, это с барышнями так кокетничали на даче в прошлом веке, — Кузниц отобрал у Хосе фуражку и положил в тень на край стола.
— Рудаки… — задумчиво произнес Хосе. — Интересно, что тебе наговорил старый перс?
— Да ничего он не говорил про тебя, сказал только, что ты с китайцем мучаешься, а китаец, скорее всего, с базара, — Кузниц помолчал, — а вот про клонов и перерождение оружия много чего порассказал, — и он пересказал Хосе теорию Рудаки.
— А что? Логично, — заметил Хосе без особого энтузиазма.
«Не зря он ко мне пришел, — подумал Кузниц, — что-то сказать хочет, но не решается, что ли», — и спросил:
— Ты чего пришел? Случилось что-нибудь?
— С чего ты взял? — Хосе изобразил удивление, а потом сказал, помолчав: — Меня в Особый отдел вызывали, про тебя спрашивали.
Кузниц не особенно удивился — его дружбой с Эджби органы интересовались все время — и спросил:
— Опять насчет Эджби? Сколько можно?! Я ведь ничего не скрываю, и Абдул с ними говорил.
— Да нет, не Эджби, — сказал Хосе, — они Гонтой интересовались, Гонтой и твоими отношениями с ним.
— Вот те раз! — удивился Кузниц. — Гонтой-то чего интересоваться? Он же из их конторы гэбэшной.
— Ну, во-первых, он из военной разведки, — возразил Хосе, — а это конкурирующая организация, а во-вторых, он уволился из армии после Островов и создал какое-то то ли общество, то ли союз «условно убитых» — они себя мечеными называют. Вот это и интересовало особистов, а точнее, твоя роль во всем этом. У тебя тут микрофонов нет? Я не должен, вообще-то, тебе об этом говорить.
— Ну, спасибо, что сказал, — усмехнулся Кузниц, — я теперь все компрометирующие документы съем — как раз пойти поесть собирался, вот и съем заодно. Ты не пойдешь?
— Давай, — согласился Хосе, — а то я с этим китайцем пообедать не успел. А куда пойдем?
— А у тебя деньги есть? — спросил Кузниц.
— Немного есть, — Хосе встал и надел фуражку.
— Вот и у меня немного, — сказал Кузниц, — поэтому пошли в нашу столовку.
Уже в столовой, подозрительно разглядывая плов в своей тарелке, Хосе вернулся к теме Гонты и «меченых».
— Тебя особисты тоже дернут, не расслабляйся, — сказал он, — их, похоже, «меченые» очень интересуют — заговор они подозревают против власти.
— Какой заговор? — искренне удивился Кузниц.
— Такой, — загадочно ответил Хосе и замолчал. А Кузница это неожиданно разозлило, разозлил весь этот разговор, который завел Хосе, все эти тайны многозначительные. Надоели они ему не только сейчас, а всю жизнь его преследовали эти многозначительные недомолвки, которые так любила власть и за которыми всегда стояла очередная пакость. С Хосе он дружил и знал, что не в его духе было делать таинственные намеки: «идите работайте, мы подумаем». Тем более неприятно было, что он опускается до этих намеков, и обижало.
— Что ты ведешь себя, как сталинский следователь! — Хосе удивленно поднял голову от плова, который после тщательной экспертизы все же счел достойным своего внимания. — Знаешь что, так и скажи, а не знаешь, не хрена строить из себя «секретоносителя».
— Ты что?! — Хосе чуть не подавился.
— А то, что надоели мне эти секреты-оперетты. Я Гонту после Островов и не видел, понятия не имею, где он и что с ним. Я даже Абдула как-то о нем спрашивал, но Абдул тоже ничего не знал или говорить не захотел. А ты вроде меня подозреваешь в чем-то. Расскажи, что эти гэбисты там придумали, если уж начал, — Кузниц выдал всю эту тираду одним духом и даже пожалел Хосе, настолько тот растерялся.