Секретов не будет

Обо всех этих махинациях Борис Макарович сообщил в областной комитет народного контроля, в облсельхозуправление. О сигналах старшего агронома стало известно и в областном управлении профтехобразования. Пинчук надеялся, что товарищи немедленно проверят факты и наведут порядок в подготовке механизаторских кадров. Однако должностные лица реагировали на сигналы Пинчука точь-в-точь как заместитель директора магазина Козырев:

— Чего это посторонний человек мутит воду, суется куда не просят!

И в самом деле, раньше жизнь у этих людей текла мирно и тихо. Сводки были весьма приятными. Рапорты вполне оптимистическими. И вот теперь из-за этого Пинчука возникают всякие заботы и осложнения.

Автора писем вызывают на заседание бюро Агамовского райкома партии. Работники райкома слали припоминать: не было ли каких-либо личных столкновений между Пинчуком и Борщаговым? Вспомнили: были! Восемь лет назад старший агроном выменял у директора училища художественный бюст на емкость для воды.

— Какое же это имеет отношение к припискам и очковтирательству? — удивляется Пинчук.

Никакого отношения это, понятно, не имело, и тем не менее на бюро шла речь не о приписках, а о бюсте и о емкости для воды. Выискивалась причина, которая, по мнению присутствующих, заставила постороннего человека совать нос куда не следует. До причины так и не докопались и в порядке профилактики Пинчуку объявили выговор.

И вот тогда мы выезжаем на место. Заходим к начальнику областного управления профтехобразования.

— Вы знаете, факты, о которых сообщал этот Пинчук, не подтвердились, — говорит начальник управления. — Мы посылали в Агамовку своего инспектора.

Как это не подтвердились! Есть целая папка неопровержимых документов. Есть длинные списки «мертвых душ». Есть аттестаты, которые выдал директор училища людям, давным-давно окончившим другие училища и даже техникумы.

— Конечно, сам я лично не разбирался, но мне докладывали, что факты не подтвердились, — повторяет начальник управления. — Дело закрыто.

В Агамовском райкоме партии тоже считают, что возвращаться к сигналам Пинчука не стоит.

— Вам все уже ясно? — спрашиваем мы у ответственного работника райкома П. В. Ромадина.

— Нет, не все, — отвечает Ромадин. — Непонятно, почему два наших товарища никак не хотят ужиться мирно. Один пишет на другого.

А Пинчук уживаться мирно ни с кем не хочет, хотя уже больше никуда не пишет. Отбили всякую охоту. Тем временем филиал училища завершил свою работу до осени. По сводкам все благополучно, но район опять просит механизаторов со стороны.

Словом, хорошая инициатива беспокойного человека не нашла поддержки, более того, правого хотели превратить в виноватого. Так, может, и в самом деле постороннему не нужно лезть не в свои дела, поднимать опрокинутую тумбу, сигнализировать о недоработках и прямых злоупотреблениях? Нет, делать это обязательно нужно. В широкой активности всех без исключения граждан, в их готовности защищать интересы общего дела — сила нашего строя.

А вот те работники, кто с безразличием афишной тумбы взирает на безобразия, кто наплевательски относится к сигналам, предложениям и советам, пусть даже и поступающим со стороны, — вот эти работники и являются посторонними лицами, лишь временно сидящими в должностном кресле.

Людей ответственных и принципиальных, таких, как старший агроном Пинчук, которым до всего есть дело, у нас, конечно, поддержат и в обиду не дадут. В этом нет никакого сомнения. Иначе мы просто бы не стали писать этот фельетон.

1972 г.

ДЕДУШКИНО НАСЛЕДСТВО

Знакомые называли Льва Розинова Левой-профессором, а профессор ходил в латаных брюках и занимал у студентов пять копеек на метро. Это никого не удивляло, потому что Лева-профессор был тоже студентом, а студента украшают не столько модные брюки, сколько высокие отметки в зачетной книжке.

Лева-профессор учился только на «отлично» и «хорошо». За свое усердие, прилежание он, собственно, и получил столь лестное прозвище. Сокурсники не сомневались, что из него выйдет если не профессор, то, во всяком случае, хороший врач. А тогда, конечно, у Левы будут и новые костюмы и свободные деньги.

Пока же семья Левы-профессора жила скромно. Об этом говорил не только Левин гардероб. Еще на первом курсе студент Розинов попросил зачислить его на стипендию. К заявлению была приложена справка. Из нее явствовало, что семья Розиновых состоит из трех человек: мамы, Левы и его сестры — и живет на 46 рублей в месяц.

Лева стал получать стипендию. Но и теперь Лева продолжал одалживать деньги то на метро, то на обед.

А между тем этот сосредоточенный юноша в потрепанном костюме и продранных ботинках вовсе не нуждался в пятаках своих товарищей. Жил он, слава богу, не хуже других. Дома у него были и пианино, и телевизор, и холодильник! Да что там холодильник! Лева-профессор был куда богаче, чем все студенты лечебного факультета, вместе взятые.