Секретов не будет

участвовать в различных торжествах — проводах на пенсию, юбилеях, возвращении из отпуска, получении премии. По этим причинам петь заздравные песни, водить хороводы, распивать спиртные напитки (в защиту последнего мероприятия один бездельник выдвинул такой аргумент:

«Когда я работаю, то даю государству пользы не более чем на рубль пятьдесят копеек, а когда я пью, то мой лишь первоначальный взнос в казну равен четырем рублям двенадцати копейкам»).

Ну, а если взяться за подсчеты всерьез, то сразу же обнаружится, что от лодырей и пьяниц никакой пользы нет ни на рубль пятьдесят, ни на четыре двенадцать, а есть сплошной вред.

И вот таких субъектов у нас считать тунеядцами почему-то не принято. Тунеядцами у нас считают тех, кто нигде не работает и сидит на шее жены, детей или иных родственников. Великовозрастные балбесы, которые, так и не изведав бремени труда, на папины деньги твистуют по ресторанам в обществе таких же праздных девиц, довольно часто фигурируют в гневных памфлетах, в грозных обличительных речах и в защищенных кандидатских диссертациях. А тунеядец, который состоит на государственной службе и исправно получает зарплату, не стал еще объектом всеобщего презрения.

Правда, кое-где пробуют найти свои формы борьбы против трудящихся тунеядцев. На большом тракторном заводе, например, ввели новую должность — заместителя начальника отдела кадров по трудовой дисциплине. Осуждать это нововведение мы, конечно, не собираемся: возможно, в нем есть какой-то резон. Но все же сдается, что один человек всех лодырей к порядку не призовет. На трудящегося тунеядца надо наваливаться всем вместе и всерьез. Иначе он еще долго будет рассылать свои графоманские поэмы, написанные без отрыва от производства, или демонстрировать шахматы, сработанные между делом и вместо дела.

1969 г.

ЧУГУННАЯ ЛАПА

В новом микрорайоне, где проживал некто Бобин, человек свободных занятий, было двенадцать бытовых предприятий, а ему очень хотелось, чтобы открылось еще тринадцатое: «Бюро злых услуг».

Вот, скажем, является сюда Бобин и делает заказ (желательно в кредит) на восемь видов гадостей: Сидорову, который только что защитил диссертацию, звонить по ночам и обзывать дураком, на Петрова, выигравшего по лотерее, состряпать кляузу, будто он имеет руку в тиражной комиссии…

Бобин просто впадал в отчаяние, если узнавал, что у кого-то радость, удача, успех. Но, поскольку «бюро злых услуг» существовало лишь в мечтах Бобина, ему самому приходилось в поте лица трудиться с утра до вечера, чтобы наделать мерзостей соседям.

Трудно было поверить, что все эти грязные кляузы писались человеческой рукой, а не кривой чугунной лапой, вытащенной из груды ржавого хлама…

В конце концов Бобина поймали с поличным, судили товарищеским судом и выселили за невозможностью дальнейшего проживания.

Тихо и спокойно стало в новом микрорайоне…

Впрочем, этого желчного типа я вспоминаю довольно часто, гораздо чаще, чем того хотелось. Нет-нет да и возникнет вдруг на ином должностном месте эта хмурая, неприветливая личность и обязательно отравит людям доброе настроение.

Вечером инженера Радомцева приглашают в райисполком. Председатель райисполкома пожал ему руку и сказал:

— Ждать вам пришлось немало, дорогой Иван Тимофеевич, но теперь получайте отдельную трехкомнатную квартиру площадью в сорок шесть квадратных метров, с балконом, с лоджией и живите на доброе здоровье…

Всю ночь Иван Тимофеевич и Анна Ефимовна не смыкали глаз, а утром, веря и не веря своему счастью, как на крыльях помчались в новое домоуправление. Здесь они без труда находят дверь с табличкой «Техник-смотритель Павлова», а за дверью видят молодую женщину, которая кажется им и приятной и красивой.

— У нас ордер, — лепечет Иван Тимофеевич. — Мы бы хотели посмотреть свою квартиру.

Инженер Радомцев почему-то даже думает, что сейчас техник-смотритель поздравит его с предстоящим новосельем, скажет что-нибудь очень приятное и хорошее.

— Вы грамотный? — вместо всего этого спрашивает Павлова строго.

— Грамотный, — растерянно отвечает инженер. — А в чем дело?

— У входа висит объявление. Пойдите и прочитайте, когда у нас приемные часы.

Инженер выходит в коридор и вскоре возвращается назад:

— Так там написано, что в среду прием с девяти утра до часу. А сегодня среда, пятнадцать минут десятого.

Техник-смотритель закипает, как кипяток:

— Ну хорошо, ошиблась. А вы что, на работе никогда не ошибаетесь? Вы ничего не забываете? Ах, вот вы какой самовлюбленный!

— Зачем вы все это говорите? — останавливает ее Иван Тимофеевич. — Я хочу посмотреть свою квартиру.

— Вы думаете, что у меня есть время каждого сопровождать на пятый этаж?

— Как же быть?

— Сидите и ждите. Наберется вас таких человек пять, поведу.

— Но у нас ордер. Вы обязаны!..

Ничего она, оказывается, не обязана. Ей наплевать на ордер. А если хотите, и на райисполком. И на депутатскую комиссию. Пусть они командуют там у себя. А здесь она начальник. Хочет — покажет квартиру, захочет — нет.