Секта-2

– С диверсантами и террористами, товарищ Председатель, поступают всегда одинаково, – докладывал о своих соображениях Мушерацкий, сменивший на должности генерала Петра Сеченова после того, как в результате временного помрачения ума, подстроенного Лемешевым, и последовавшей за этим попытки государственного переворота генерал Петя счел за лучшее застрелиться.[38]

– Да, с этим все предельно ясно, – неприветливо ответил Председатель и в задумчивости пощелкал пальцами на испанский манер. – Значит, вы, товарищ Мушерацкий, считаете, что настал момент этого сенатора уничтожить? Правильно я вас понимаю?

– Так точно, – вытянулся Мушерацкий, а Председатель стал еще более неприветлив и угрюм, вспомнил покойного генерала Петю, подумал, с каким артистизмом и экспрессией тот, бывало, докладывал, и ругнулся про себя крепким словцом.

«Жаль, что теперь нельзя докопаться до причины, из-за которой старина полез в бутылку, то есть в идею переворота. Жизнь у него была богата всякими событиями. Не иначе как оттуда след тянется. Хороший был мужик, умный. А этот? Просто образцовый исполнитель с выправкой. Вон как тянется, словно аршин проглотил», – мрачно думал Председатель. Потом, словно опомнившись, слегка прояснел лицом:

– И какие соображения на этот счет имеются?

Мушерацкий только руками развел:

– Да вариантов-то много, товарищ Председатель. Можно снайпера или автокатастрофу, можно и крушение самолета организовать, только он частного джета не имеет, летает регулярными рейсами, так что возможны жертвы среди мирного населения в количестве пассажиров на борту плюс члены экипажа.

«А может, и не просто исполнитель. Вон как шутит, вроде с чувством юмора все в порядке, – наблюдая за Мушерацким, подумал Председатель. – Жертвы среди мирного населения его волнуют. Либерал он, что ли?»

– Вы либерал?

– Никак нет! – ответил генерал, а Председатель вместо решения крякнул неопределенно и поморщился.

– Что ж, на ваше усмотрение. Посторонних жертв желательно избежать, но действуйте по обстоятельствам.

В тот же день подробные инструкции были переданы Лемешеву, а он, в свою очередь, посвятил своих подопечных в детали разработанного плана. Все словно катилось по смазанным салом рельсам, лихо и со свистом. В цепочке предсказанных в подземном бункере событий пока что ни одно звено не оказалось лишним или недостающим.

III

«Ля маре» никакого особенного впечатления на Настю не произвел. Ресторан как ресторан: чисто, строго, дорого, в воздухе витает оттенок московского снобизма. Посетители – бизнесмены, куртизанки, люди неопределенных профессий с хорошим достатком. О таких часто говорится в криминальной хронике примерно так: «Автомобиль стоимостью три миллиона рублей был похищен у безработного мужчины по такому-то адресу». Они выбрали место у окна, причем Продан сел к нему спиной, а Насте хорошо был виден ночной Петровский бульвар с быстро шныряющими автомобилями и редкими прохожими. Несмотря на то что свободных мест в зале не было, столик по соседству пустовал. Присмотревшись, Настя заметила табличку «Зарезервировано». Вначале Продан был напряжен, но, выпив немного вина, расслабился, как-то обмяк, принялся шутить и рассказывать анекдоты – между прочим, замечательные, прежде Настей не слышанные. Ужин протекал, как принято говорить, «в прекрасной атмосфере», блюда были чудесно приготовлены, Настя с аппетитом уплетала рыбу тюрбо с прилагающимися на гарнир пюре из сельдерея и спаржи, сенатор налегал на вкуснейшую рыбку со смешным названием барабулька и не забывал подливать в бокал своей спутнице и себе. С вином Настя не торопилась, и на исходе сороковой минуты ужина их счет, если мерить его в бокалах, выглядел как пять-один в пользу сенатора, оказавшегося человеком, в «употреблении» невоздержанным.

Она и не заметила, как за соседним столиком появились двое. Обратила внимание лишь после того, как один из них довольно громко и отчетливо ругнулся словечком, обозначающим представительницу древнейшей профессии. Настя едва заметно покраснела, так как голос этого сквернослова был ей отличнейшим образом известен и принадлежал, несомненно, Роману, который вместо вина ухитрился за считаные минуты опрокинуть в себя три рюмки коньяку и уже ожесточенно спорил о чем-то со своим собеседником, элегантным мужчиной лет сорока пяти в добротном костюме в талию, белой сорочке, с шейным платком, заколотым бриллиантовой булавкою. Продана, похоже, заинтересовал этот эстетствующий индивид, и сенатор время от времени с пьяненьким откровенным любопытством поглядывал в его сторону.