Сельва не любит чужих

Что тут скажешь? Воистину, без женщин жить нельзя на свете, нет, в них суть нашего бытия, и смысл его, и raison d'etre[29] и savoir vivre[30].

Только не надо ухмыляться! Да будет стыдно тому, кто посмеет подумать, что мэтр Баканурски позволил бы себе стать вульгарным альфонсом. Он трудился! Он, как мог, вносил свою лепту в уже почти семейный бюджет, читая лекции и проводя семинары, благо Фонд памяти Искандера Баркаша не был прижимист и платил доктору искусствоведения целых полтора креда за каждый вечер воспоминаний о незабываемых встречах Анатоля Грегуаровича с замечательным человеком.

Поначалу было вовсе не легко настроиться на нужную волну, но уже к пятой лекции профессор почувствовал, что не может вспоминать о невинно убиенном страдальце за счастье людское без светлой грусти, и не на шутку перепугался.

Впрочем, сейчас все это уходило в небытие. Потому что как раз сегодня (даже милейшая Lulu об этом пока еще ничего не знала) пришла наконец долгожданная повестка…

— Позвольте перебить вас, хорошая моя, — доктор искусствоведения проронил это небрежно, одним пальчиком отодвигая подальше опустевшую чашечку. — Я ведь так и не сообщил вам главного… — он умолк и загадочно улыбнулся, интригуя хозяюшку все более и более. — Так вот! Сегодня я получил приглашение. Господин подполковник ждет меня завтра ровно в полдень. Так сказать, в двенадцать ноль-ноль…

Людмила Александровна замерла, не донеся чашечку до ярко-карминных губок. Затем восторженно ахнула.

— Вы шутите?!

— Ну что вы, милочка, — усмехнулся Анатоль Грегуа-рович немного свысока, как и надлежит мужчине, добытчику и кормильцу. — Кто же шутит такими вещами?..

Он был прав.

Речь шла о вопросе первостепенной, можно сказать, жизненной важности. Черт с ними, с кредами Баркаша, все равно их бы не хватило даже на один билет на рейсовик, что уж там говорить о двух или трех? Истинной надеждой его оставался тот самый блокнот в кожаной обложке. Ведь честным людям нет нужды зашифровывать записи, не так ли? А любые противозаконные деяния не могут не заинтересовать представителей федеральных властей. И нет никаких сомнений, что такая информация будет по достоинству оценена Его Превосходительством подполковником Харитонидисом. Тем более что к блокноту профессор прилагал гражданина Квасняка Егория Витальевича, каковой готов был под присягой поведать немало интересного о темных делишках, творимых за спиной планетарной Администрации некоторыми высокопоставленными чинами Компании.

Лучше, конечно, было бы заставить Егорушку подать письменное прошение о явке с повинной. Увы, юный Квасняк писать не умел, и это серьезно осложняло в последние недели жизнь доктора искусствоведения, вынужденного денно и нощно, не отпуская ни на шаг во избежание побега, держать изрядно поднадоевшее дитя природы под непосредственным надзором…

— Значит, завтра, mon cher? — пролепетала еще не отошедшая Людмила Александровна.

— Именно так, детка, — ласково улыбнулся Баканурски.

— И мы улетим? Вместе?

— А как же иначе, золотко? — совсем уже интимно, с откровенным намеком прищурился профессор.

— С Нюнечкой? И с бабушкой?!

Анатоль Грегуарович почти незаметно поморщился. Он, в принципе, не имел ничего против Афанасьевой-Младшей, в отношении которой, честно говоря, имелись определенные наметки, но бабушка Оля, хоть и превозносимая до небес всеми геронтофилами Валькирии, в его планы никак не укладывалась.

— Да-да, конечно, — оробела petite Lulu, женским чутьем уловив недовольство господина и повелителя. — Как вы скажете, дорогой, так и будет.

И жалобно сморщила угреватый носик.

Она не была дурой! Она предвидела такой оборот событий и заранее подготовилась к нему. Конечно, ее Прекрасный Принц прав: мамочка такая старенькая и так страдает, бедняжка! Перелет способен убить ее. Но и бросать старушку на произвол судьбы никак невозможно. Ни Людмила Александровна, ни Нюнечка никогда не смогут простить себе такого бездушия, a Anatole, упаси Боже, сочтет их черствыми, жестокими эгоистками…

Но ведь можно же поступить иначе!

Если заманить в массажную комнатку Егорушку и совсем чуть-чуть побаловать его, то бедный мальчик, конечно же, не откажется подняться по шаткой лесенке на антресоли, в пропахшую лекарствами каморку, и минут через пять ни у кого не будет никаких проблем. Мамочке станет лучше, чем сейчас, a bon ami будет избавлен от тягостной необходимости взваливать на себя груз забот о престарелой ворчунье-теще.

Это трудное решение было принято еще неделю назад, после долгого и откровенного разговора с дочуркой. Обе Афанасьевы, поплакав, пришли к выводу, что лучшего варианта, сколько ни ищи, не найдешь… Однако все-таки сейчас Людмиле Александровне было слегка неудобно перед мамочкой, против обыкновения не приглашенной в ту ночь на семейный совет.

За окном заверещала тайм-птица.

Прошелестели невесомые шаги в коридорчике, и в гостиную, сверкая глазками, блистая зубками и задорно встряхивая очаровательным вымечком, впорхнула Нюнечка.