Семь незнакомых слов

Так прошло минут десять или больше. Всё это время я не сводил взгляда с двери в противоположном конце коридора, откуда должны были показаться обитатели квартиры, раздумывал, не сходить ли всё же в туалет, и досадовал на себя за то, что напился. Когда в одной из комнат кто-то проснулся, я поспешно вскочил со стеллажа, сделал два шага от входной двери и приготовился доброжелательно улыбаться. Удивительным образом звуки утренней возни шли не оттуда, откуда я ждал, а из помещения, которое я счёл кухней.

И точно: распахнулась именно «кухонная» дверь. Показалась девчонка в розовой пижаме — невысокая и тонкая, с растрёпанными тёмными волосами, которые едва касались плеч. Её лицо нельзя было назвать красивым или милым — скорей, приятным. Чистая кожа со смугловатым оттенком, ясный лоб (да, почему-то лоб вызывал ощущение ясности). Она шла на почти прямых ногах, слегка приволакивая тапочки. На вид ей было лет пятнадцать.

— В туалет? — спросила она меня так, словно занимала очередь в гастрономе, и, прикрыв рот ладошкой, зевнула.

Моё присутствие её ничуть не удивляло.

— Нет, — ответил я. Из нутра вырвался запах перегара. Я поспешно повернул лицо в сторону. — На улицу.

— А-а, ну тогда я, — всё так же, волоча тапочки, она скрылась за туалетной дверью.

Предоставленный сам себе я снова подошёл к входной двери и потеребил ручку. Потом вернулся на место. Наконец, девчонка снова появилась — с потрёпанной книжицей в руках:

— Водяные часы: девять букв, третья «е».

Это был вопрос, и адресовался он мне.

— Кле.., — произнёс я и кашлянул, — клепсидра.

— Кле… как?

— …п-сид-ра. Клепсидра. В середине «п» — Пётр.

— Хм. Вы уверены, что есть такое слово?

— Вроде бы.

Она уткнулась в книжицу, пальцем пересчитала буквы и одобрительно констатировала:

— Подходит! С ума сойти! Из какого это языка — из греческого?

Я пожал плечами.

— Клепсидра! — она распахнула дверь ванной и скрылась в ней.

Звук включенной воды едва не свёл меня с ума: я готов был ворваться в ванную и пить, пить, пить воду из-под крана.

Вскоре она вернулась — со слегка влажным лицом, причёсанная, и сменившая розовую пижаму на зелёный цветастый халатик:

— Доброе утро! Как спалось?

— Доброе, — отозвался я. — Мне…

— Не хотите принять душ?

— Нет, — отверг я. И, стараясь изобразить сожаление, сообщил: — Вы знаете, мне нужно идти…

— Уже? — слегка удивилась она. — А завтрак?

Я покачал головой, давая понять, что был бы и рад, но…

— Не хотите — как хотите, — она дёрнула плечом.

И не сдвинулась с места.

— Дверь, — я кивнул в сторону, — заперта.

Деловито она проскользнула мимо меня к двери, нажала на ручку и слегка потянула на себя. Дверь не поддалась. Озадаченно она посмотрела на меня снизу-вверх:

— Как же вы собирались выйти?

— Я думал, вы мне откроете! — удивился я.

— Хм, — она постучала кулачком по дверной обивке и констатировала: — Крепкая дверь. Без ключа ничего не получится, — и снова повернулась ко мне: — Ну, что будем здесь стоять или пойдём чай пить?

— Так принесите ключ, — попросил я неуверенно.

— Алфавитик, — она посмотрела на меня укоризненно, — это не научно: вы оперируете непроверенными фактами. Как вы можете утверждать, что у меня этот ключ есть? Вы его у меня видели?

«Алфавитик»? У меня дёрнулась щека, и возникла тоскливая досада на я-актёра: что он тут наговорил?..

— Берите тапки.

К моим ногам упала пара тапок с матерчатым верхом.

— Как же мне выйти? — спросил я растерянно.

— Это вопрос, — уточнила она, — или мысль вслух?

— Вопрос.

— Хм, — она всё время усмехалась. — И как вы на него ответите?

— Понятия не имею. Я его вам задал.

Она посмотрела на мои ноги:

— А почему вы не переобуваетесь? Снимайте свои туфли!

— Не сниму, — отказался я. — И вообще… я не понимаю, на каком основании вы не хотите отпереть мне дверь.

Маленькая вредина задумалась.

— Вы меня запутали. Какие нужны основания, чтобы чего-то для вас не делать? Я ведь много чего ещё для вас не делаю — не целую, например, ботинки не чищу…

— Но как же, — растерялся я, — это ваш дом, и… Вы шутите?

— Не знаю, — она снова зевнула, прикрывая рот ладошкой, — ещё не разобралась. Вы нас вчера так повеселили!.. — её губы дрогнули. — Это было что-то! Мы с бабушкой даже пари на вас заключили!

Упоминание бабушки обдало меня жаром. Внезапно в памяти промелькнула старая групповая фотография, где юная дочь будущего академика держит за руку молодого Трубадурцева. Скорей всего, это она и есть, кто ж ещё. С тоской я подумал, что в другое время мог бы попасть в этот дом вполне легально и в нормальном состоянии — если б это только пришло мне в голову. А теперь… теперь, если они вдруг как-нибудь догадаются, кто я такой, это будет неслыханный позор.

— Не на вас, а по поводу вас, — поправилась она. — Бабушка, считает, что вы странствующий рыцарь Печального — ну, о-о-очень Печального — образа, — тут она издала смешок, — А я сказала — да нет же: вы наверняка артист! Богема! Мастер разговорного жанра!

Я немного помолчал.

— Вы выиграли.

— Не-ет! — запротестовала она. — Зачем вы сказали? Бабушка подумает, что я вас подговорила!

— Послушайте, — чуть не взмолился я.