Семь незнакомых слов

Неожиданно в беседу вступила дочь академика. Один из её молодых коллег, сказала она, озабочен созданием модели идеального языка. Не языка международного общения — как эсперанто или воляпюк — а на концептуальном уровне. У каждого нового потока студентов он спрашивает: что такое на их взгляд идеальный язык? Если у меня есть мнение на этот счёт, она с удовольствием передаст его коллеге.

— По идее, — медленно произнёс я, словно находился в учебной аудитории и отвечал на очередной каверзный вопрос Мизантропа, — это язык идеальных людей, живущих в идеальных условиях.

— И что же такое — идеальные условия?

— И идеальные люди?

— А это уже вопросы не к лингвистике, — развёл я руками. — Пусть философы головы ломают. Или социологи. Футурологи какие-нибудь.

Клавдии Алексеевне ответ понравился. Я удостоился нескольких одобрительных кивков и тёплого взгляда, каким одаривают внезапного единомышленника.

— Вот и я ему говорю, — подхватила она (в её настроенном на домашний регистр голосе появились профессорские нотки), — «Воля ваша, но все эти поиски идеального языка — чистая блажь. Идеал всегда субъективен. Для конкретного человека идеальный язык — его родной. Особенно, если другими не владеет». Не слушает. Ищет. Ну, пусть ищет…

Угодить Клавдии-младшей (что неудивительно) оказалось не так легко. Она подпёрла щёку ладошкой и проницала меня скептическим взглядом.

— Примите мои извинения, Алфавит, — тяжело вздохнула она. — За «никудышного юриста». Помните, я говорила?.. Каюсь: ошибалась. У вас отменные навыки казуиста. Для юриста — самое то…

Бабушка сдержанно кашлянула и заметила внучке, что ту же мысль можно выразить более вежливо. И хорошо бы называть меня по имени — Всеволодом.

— Бабуля, ты разве не заметила: он ответил тебе твоим же вопросом? — скорбно воззвала та. — И так во всём: о чём ни спроси, ничего не добьёшься. Где сядешь, там и слезешь. Я страшно разочарована. В прошлый раз Алфавит Миллионович стал нам почти, как родной. Стихи читал. С прадедушкиным барельефом душевно беседовал. Со мной в угадайку играл. Сегодня клепсидру подарил. Сплошная милота! Я думала: он — правдоискатель, весь такой прямодушный, порывистый, страстный, без витиеватости и запятых. А он, видите ли, юрист. Ведёт себя, как скользкий тип. Не знаешь, чего от него ожидать. Короче: я убита горем…

— Не обращайте внимания, Всеволод, — на лице Клавдии Алексеевны вдруг появилась застенчивая улыбка — видимо, точно такая же, как и пятьдесят-шестьдесят лет назад, и в пожилой профессорше на мгновение проглянула юная студентка со старой довоенной фотографии. — Моя внучь дурачится. Она у нас театралка: вся жизнь — игра.

— Бабуль, ну, какая же я театралка? — Клавдия-младшая тут же воспрянула из горя. — Театралки — это дамочки, которые бегают по десять раз на один спектакль и сходят с ума по известным артистам. А я — драматург! Я — демиург! Я… ну, вы поняли. Кстати, — обернулась она ко мне, — вы уже знаете слово «демиург»?

— Ещё бы, — я старался сохранять серьёзное лицо. — Деми Мург[1] — актриса такая. Модель. Красотка. На вас очень похожа. Вы — вылитый Деми Мург.

Последовала короткая пауза.

— Браво, — «драматург-демиург» три раза негромко сомкнула ладони. — Ещё чуть-чуть и будет смешно. А что скажете о аппроксимации?

— То же самое, что и сублимация, только совсем не сублимация.

— А экзистенциализм?

— Это слишком личный вопрос.

— Хм. Бабуль, как тебе?.. Друг Миллионыч, оказывается, тонкий шутник. Юрист-юморист. Кто-то мог бы сказать: его шутки слегка толстоваты, но мы не такие… Ну, что я подаю суп?..

В оставшуюся часть обеда разговор скакал с предмета на предмет. Выяснилось, что Клавдия Алексеевна уже полгода, как увлеклась писанием акварелей: она берёт уроки у знакомой художницы, сейчас работает над серией птиц и подумывает, не замахнуться ли ей сегодня «на Вильяма нашего скворца»[2]. Выплыло и про родителей Клавдии-младшей: сейчас они находятся за границей — её отца, профессора математики, пригласили читать лекции в Берлинском университете. «Зять, зять — что с него взять?» — нараспев прокомментировала это обстоятельство Клавдия Алексеевна, а Клава сочла нужным пояснить: на эту бабушкину реплику её папа всегда отвечает: «Стала тёщей — держись проще» — такая у них игра. Выяснилось также, что Клавиной маме папин заграничный контракт только на руку: она сейчас работает над докторской диссертацией (по лингвистике, разумеется). Зимой бабушка и внучка собираются в Германию — навестить ближайших родственников и заодно познакомиться со страной Гёте.

Я же сообщил, что работаю в агентстве недвижимости, с юмором рассказал, как люди, какой бы район у них ни был, считают его престижным, и услышал комментарий Клавдии-старшей: «Ну, какие же они москвичи? Приехали двадцать-тридцать лет назад. Большинство коренных москвичей, Всеволод, живёт в коммуналках».