Семь незнакомых слов

В холле общежития, рядом со стойкой охраны, царило нездоровое возбуждение — здесь скопились очевидцы инцидента и те, кого они успели оповестить. Меня почти сразу опознали, как соседа пострадавшего, и накинулись с вопросом, что произошло. Так я выдал наспех сооружённую версию: Севдалин сидел на подоконнике, я его уговаривал слезть, но он не хотел; потом я вышел в туалет, а когда вернулся, его уже в комнате не было.

В ответ мне поведали о том, что случилось на земле. На дороге, рядом с нашим сквериком, на красном светофоре стояла свободная карета «скорой помощи»: её экипаж, став свидетелем падения человека из окна, тут же направил машину во двор общежития. Севу погрузили на носилки и увезли в неизвестном направлении.

— Он… живой? — спросил я у пожилого охранника.

— Был бы покойник, вызвали бы милицию, — с житейским бесстрастием рассудил тот. — Повезло дураку. Если позвоночник не повредил, считай, легко отделался. А если ноги-руки сломал, впредь наука будет.

— А если повредил, — я не спрашивал, а, скорей, рассуждал вслух, — позвоночник? Что тогда?

— Тогда дело плохо, — пожал охранник плечами, — калекой на всю жизнь недолго остаться.

Я вышел на улицу и зашагал к метро, лихорадочно пытаясь осмыслить, как быть дальше, и делая специальные усилия, чтобы не оглядываться. Севдалин жив, и это главное. С другой стороны, что с ним сталось, неизвестно. А что если его парализовало?

Растяпа. Только пройдя метров триста, я вспомнил о ней и резко остановился. Правильно было бы прямо сейчас позвонить и рассказать. Пусть даже вкратце. Так и так, Сева сидел на подоконнике и по неосторожности шлёпнулся вниз. А ты, Растяпушка, будь добра, обзвони больницы, узнай, куда его направили, и встретимся там. Конечно, она догадается, что дело не в неосторожности. А что если Севдалин прав: Растяпа стала безоговорочно его женщиной, и теперь в любых ситуациях она априори на его стороне? Тогда, не исключено, она может меня возненавидеть — даже понимая, что я ни в чём не виноват.

Нет. Разумеется, нет. Растяпа не такая. В первую она будет винить себя. Хотя… кто знает, какая она теперь — после того, как её язык стал «гением секса»?..

Нехотя я побрёл дальше и, подойдя к станции метро, ещё с полчаса кружил вокруг да около, собираясь с духом, чтобы набрать номер офиса. Выслушав меня, Растяпа тихо охнула.

— Не переживай, — мне хотелось наполнить свой голос успокаивающей уверенностью. — Думаю, ничего страшного. Просто сейчас нужно узнать, где он. Понимаешь?

Она помолчала.

— Это… не ты?

— Нет, — быстро ответил я, чувствуя, что сваливаюсь в суетливость, — не я. И не ты. Он сам. И даже не он. Это несчастный случай. Точно: несчастный случай. Так я через полчаса перезвоню, договорились?..

Через полчаса офисный телефон уже не отвечал.

В общежитие я вернулся без чего-то одиннадцать, перед самым закрытием, весь вечер прокатавшись на метро. Пожилой охранник разговаривал по телефону, — мне удалось проскользнуть мимо него без наводящего вопроса «Ну как — ты его нашёл?» Казалось, в комнате всё ещё стоит лёгкий запах «травки». Я уже устал волноваться, но и успокоиться не мог. На меня снизошло какое-то третье состояние — из него реальность виделась под новым углом. Мне захотелось поговорить с комнатой.

— Ты и сама всё видела, — произнёс я, обводя взглядом бордовые обои. — Скажи честно: у тебя такое впервые?..

Вскоре случилось ещё одно полубезумное действие —Ирина и Дарина пришли за подробностями. Словно являться друг к другу ближе к полуночи и изливать душу для нас — обычное дело. Я спросил, кто из них хочется остаться со мной на ночь, и нужна ли монетка, если хочется обеим. Как и полагается сумасшедшим, мы не поняли друг друга: ночные гостьи решили, что я сбрендил или обкурился.

— Ну, нет, так нет, — я закрыл дверь перед их носами.

Наутро мы столкнулись на кухне, и я принёс свои извинения. Вчера, объяснил я им, мне было страшновато ночевать одному, и вот поэтому. Ирина и Дарина прониклись сочувствием, простили и по-прежнему хотели подробностей, но я сказал, что опаздываю на работу.

В офисе заняться было решительно нечем. Я сел за стол, упёрся локтями в крышку и, обхватив голову ладонями, стал гипнотизировать взглядом телефонный аппарат, пытаясь вызвать звонок Растяпы. Позвонить первым, то ли не хватало смелости, то ли мешала повышенная готовность обидеться на Растяпу, если она меня проигнорирует. Не так-то трудно догадаться, что я сижу в офисе и тревожусь в неизвестности. Вчера она, узнав, в какой больнице находится Севдалин, не стала дожидаться, когда я перезвоню, и сразу рванула к своему драгоценному. Это можно понять. Но сейчас-то?.. Если она меня возненавидела, или для неё меня не существует, то с какой стати и мне её беспокоить? А, может, она не звонит, потому что сама едет в офис?..