Семь незнакомых слов

Моё приподнятое благодушие враз испарилось. Я не чувствовал за собой никакой вины, и выражение «вы сами виноваты» хлестнуло, как ничем не заслуженная пощёчина. Эта пигалица вела себя, как воспитательница в детском саду, ставящая нашкодившего ребёнка в угол. В мои планы изначально не входило спать с ней. Конечно, я этого не исключал, но не собирался разбиваться в лепёшку. А теперь она изображает всё так, словно я её страстно домогаюсь, но этого недостаточно, потому что в моей жизни она — не на самом первом месте.

— Ладно, мне пора, — я тоже встал с кожаного дивана. — Вообще говоря, это нечестно. Я думал, мы целуемся, потому что нам это приятно, а вы ловушку устроили. Пусть так. Я согласен работать с вами на любых условиях — хоть так, хоть эдак. Но если говорить о «сладком», то…

— То что?

— Уверен, у вас очень приятно тело, но сразу видно: в постели вы пока так себе.

— Что?!

— Не только вы умеете устраивать ловушки, — мрачно сообщил я. — Теперь попробуйте докажите, что ночь с вами — подарок небес, а не… подростковое пыхтение. На словах доказать невозможно, а от «сладкого» отказались. Видите, как неприятно? Зачем же вы меня в такое положение ставите?

Ох, она и разозлилась! И уже не притворялась, играя очередную роль, а по-настоящему: глаза расширились и засверкали, рот возмущённо приоткрылся, руки покинули карманы и упёрлись в бока.

— Так вот вы как?!..

Тут-то мне и пришлось узнать о себе кое-что новое. Вчера со своей концепцией я опять был точь-в-точь персонаж Достоевского — весь такой воспалённый и решающий мировые проблемы. Ей расплакаться хотелось от жалости! Она даже почувствовала ответственность за меня — ведь я обратился за помощью к ней, а ни к кому другому. И вот она тратит своё драгоценное время, чтобы — что? Чтобы выслушивать гадости самоуверенного типа? Для этого мне лучше поискать другую альтруистку.

— Так вот оно что?!..

Я разозлился в ответ: мне не нужны ни её жалость, ни её ответственность, ни драгоценное время. Мне казалось, что этот проект интересен нам обоим, вот и всё. Если нет, то обойдусь и без неё. И если я — персонаж Достоевского, то кем она воображает себя — тургеневской барышней, что ли? Или Наташей Ростовой? В таком случае у меня для неё пренеприятное известие: эти девушки вели себя, как нормальные — не старались всё время поддеть да подколоть.

Незаметно мы перешли на повышенный тон — чуть не орали друг на друга. Внезапно в дверь негромко постучали. Перепалка тут же стихла.

— Тс-с! — я приложил палец к губам. — Притворимся, что нас здесь нет.

Клава покрутила пальцем у виска.

Весь вид Клавдии Алексеевны говорил, что она встревожена и недовольна:

— Вы не ссоритесь?

— Всё нормально, бабуль, — для убедительности внучка улыбнулась, — все живы.

Но дочь академика настаивала, чтобы мы помирились тут же, при ней.

— Как сейчас молодёжь мирится?

Я взглянул на маленькую лицемерку, шагнул и взял её за руку.

— Простите.

— Прощаю, — кивнула она и обернулась к бабушке. — Ну, вот и помирились!

— А ты не хочешь извиниться? — спросила та.

— А мне не за что.

— Правда, всё нормально, — пробормотал я.

В прихожей Клавдия-младшая, к моему удивлению, тоже надела пальто и обмоталась красным шарфом.

— Мы погуляем с Алфавитом полчасика, — сказала она бабушке. — Не волнуйся, всё хорошо.

Но эта была лишь уловка для отвода глаз. На улице мы, не сговариваясь, двинулись к Садовому кольцу. Начало темнеть. Клава демонстративно посмотрела на часы и поздравила меня с немыслимым рекордом: три часа пятьдесят минут. Обычно её молодым людям удаётся продержаться хотя бы неделю — я переплюнул всех. В ответ я с притворным сочувствием вздохнул: бедная девочка не слыхала о слове «симметрия». А оно означает, что этот рекорд касается нас обоих: мои девушки способны к романтическим чувствам, по меньшей мере, месяца на три. «Ну да, ну да, ваши девушки…, — ехидно пропела она, словно у меня никогда не было и не могло быть подружки. — Как же, как же…» Мне захотелось щёлкнуть её по козырьку стильной кепки.

Метров сто прошли молча. Внезапно дорогу залило оранжевым светом — зажглись уличные фонари. Я спросил Клавдию: зачем она идёт со мной?

— Чтобы разойтись в разные стороны.

Дойдя до Садового кольца, так и поступили. Напоследок швырнули по камню в будущее друг друга.

— Сочувствую вашей жене, — пригвоздила меня Клавдия. — Если, конечно, она у вас когда-нибудь будет. Бедняжка!

— Бедные ваши десять мужей, — парировал я. — Мужики, вы попали!..

Далее она свернула направо и направилась в дорогущий Смоленский пассаж — исправлять сильно испорченное мной настроение покупкой какой-нибудь симпатичной вещички. Со схожей целью я устремился налево — к Новому Арбату в Дом книги.

По Садовому кольцу медленно плыл плотный поток машин. Город погружался в сырой и тусклый ноябрьский вечер. Парень-кремень: я ни разу не обернулся.

2.13. В роли гения