Семь ночей Ивана Александровича

На обратной дороге от вокзала Иван Александрович решил прогуляться пешком, проветриться, собраться с мыслями. Думы его были не веселы, мерещилось всякое.

«Уж скучать точно не придётся! Ах, Лизаветта, знала бы ты мои мучения! Ну вот опять… какая девушка прошла! Ну что за ножки, что за юбочка… вот так вот подойти к ней… и в омут с головой…»

Иван Александрович споткнулся о бордюр и едва не полетел головой вперёд. Резко выдохнув, он зашагал прямо, стараясь не оборачиваться назад.

От долгой пешей прогулки он вернулся домой измочаленным только под вечер. Внутри повисла тяжкая изможденность, и только одна мысль буравила мозг: «ничего, завтра буду посвежее, оторвусь тогда по полной». Иван Александрович накапал успокоительных капель в большой стакан воды и, смотря на мерно бегущую минутную стрелку часов, не спеша выпил. Добрался до кровати он с большим трудом и рухнул в глубокий сон без сновидений.

Ночь вторая

Следующий день был одним из тех многочисленных дней в году, когда ты замечаешь только, как пришёл на работу, после – как в обед выпил чашку чая с бутербродом, а потом – как с чувством выполненного долга и приятной усталостью говоришь всем «пока-пока, увидимся завтра, не забудь всё выключить и закрыть».

Было уже пять часов вечера, когда Иван Александрович поднатужился и вскочил на ступеньку отъезжающего троллейбуса.

– Какая же здесь давка! Вот бы к кому прижаться…

«Что за ерунда, – подумал взмокший Иван, – кто это мне такую дрянь опять подбрасывает в мысли? Ведь так хорошо было целый день: и продажи хорошие, и клиенты довольные уходили, и ни одного возврата сегодня не было. Не день, а сказка… Но тут действительно так тесно… Хоть сюда к поручням отойду, а то возле сидений народ будто играет в игру – кто первый займёт освободившееся место!»

Троллейбус работал наподобие сообщающихся сосудов: если даже из первой двери на остановке вышло больше народа, чем из второй, то при входе люди внутри около второй двери перетекали на свободную часть внутреннего пространства – в час пик транспорт подвергался настоящему штурму!

Так на одной остановке, где вдали виднелись верхушки деревьев садовых участков, зашла молодая девушка лет до тридцати, симпатичной наружности, с прямыми, плотно лежащими локонами тёмных волос, усердно таща за собой дочку-первоклассницу. Эти висевшие косички, этот детский тоскливый взгляд трудно было не заметить. А портфель! Казалось, он был больше самой девочки – широкий такой, из коричневой кожи цвета ореха, старомодный, с металлическими кольцами, в которых держался толстый ремешок. Вдобавок ко всему мама тянула рюкзак дочки.

«Может, с какой-то секции возвращаются?» – подумал Иван Александрович.

Они зашли на среднюю дверь, там, где двойные сиденья заканчиваются и переходят в одинарные. Тётя, сидевшая на одном из двойных сидений, тому, что ближе к входу-выходу с троллейбуса, уступила девочке место. Малышка плюхнулась туда, а тяжёлый портфель болтался у самых ног.

– Ну поднимай, держи портфель!

От резкого крика, не сочетающегося с красивым до той поры профилем лица молодой мамы, Иван Александрович вздрогнул, инстинктивно сжав поручень покрепче. Знаете, как от внезапно налетевшего ветра хочется поскорее укрыться в надёжное местечко?

– Не балуйся, держи на коленях, – мама нервничает, ругается; кажется, пришибла бы дочь, если бы не столько свидетелей.

Девочка с трудом, нехотя, берёт тяжёлую кладь, ставит на худые ноги в чулочках. Ноги то и дело прогибаются под весом. Портфель норовит упасть. Видно, что дочка не сильно и слушает маму, от чего та ещё больше злится и негодует.

Пассажирка рядом и женщина спереди не выдерживают, отзывчиво предлагают взять к себе на колени этот портфель, показывая, что у них есть место, да и руки не заняты.

– Зачем мучить замученную в школе девочку? Давайте возьмём!

Но тут мама мигом чудесным образом меняется в лице, встретив такое радужное предложение от незнакомых людей, улыбается, сияет, стесняется.

– Ну что вы, не надо, это не тяжело… Спасибо большое… Спасибо… Нет, нет…

И уже не только не сердится на дочку, но улыбается ей, а портфель прижимает к себе, кое-как ухитряясь держать и его, и рюкзак, да и самой держаться.

«Почему порой к незнакомым людям мы готовы быть более снисходительны и терпимы, чем к нашим самым близким людям, родителям, женам или мужьям, – усмехнулся про себя Лопухин, – тем, которые, быть может, составляют наше счастье? Почему мы их так безжалостно любим?»

С такими мыслями мужчина вошёл в знакомый подъезд, поднялся на шестой этаж, машинально открыл дверь, машинально принял традиционные после прихода домой процедуры: гардероб, ванна, туалет. Да, да, Иван Александрович относился к той категории мужчин, которые заходили в ванну, чтобы помыть руки только перед туалетом… и на этом считали свой долг по гигиене выполненным. Так что тут же он оказался в комнате. Часы пробили семь вечера.