Вид у него надутый и настороженный, все время старался произвести впечатление и наблюдал за результатами. Я молча слушал; выводы – самая посредственная стряпня малограмотного, но дерзкого и самовлюбленного дилетанта, весьма бестолковый винегрет из международных союзнических дрязг и внутренне-российских политических соперничеств, подковырок, честолюбий, корыстолюбий и т. п., и все это на соусе грошовых, но острых сенсаций и разоблачений; опять-таки огромное сходство с теми непомерно раздутыми сводками и ведомостями, на которых Фиошин сделал свою карьеру у Саввича и на которых потом сломал у меня свою дутую репутацию.
Высказал докладчику, что до перехода в разведывательной части штаба округа в мое подчинение могу только рекомендовать, чтобы вся наша энергия и все личные и денежные средства направлялись на борьбу с большевиками, ибо для военного командования нет особенной надобности следить за Хорватом, Арнольдом[1888]
и даже за союзниками; для этого у нас нет ни лишних людей, ни лишних средств; наш главный враг – большевики, эсеры и, как это ни прискорбно, наши собственные атаманы, и против них должны быть напряжены все наши усилия; надо направить главный удар на революционные и партизанские организации, найти их верхушки, вонзить туда внутреннюю агентуру и при всякой возможности бить по головам, не останавливаясь ни перед какими мерами – пора снять белые перчатки, но не в том, конечно, смысле, как то я видел в Омске и Харбине, где нравы и порядки были не лучше Чеки, а кое в чем и похуже.Добавил, что при меньшей «разбросанности» работы нашей контрразведки весьма вероятно, что все махинации Гайды и эсеров, двойная игра Сыромятникова и многое другое были бы своевременно раскрыты.
Крашенинников ушел от меня мрачнее ночи; несомненно, с сегодняшнего дня у меня одним врагом больше и, как когда-то в Хабаровске, из довольно грязного и беспринципного лагеря (тогда настоящий жандарм, а теперь доморощенный, послереволюционный).
24 ноября. Приказал ликвидировать театры, содержимые штабом округа; для влиятельных лиц и для нужных союзных офицеров – это негласные публичные дома, а для всякой тыловой сволочи и так называемых артистов – удобное место для спасения своей шкуры от мобилизации.
Собрал кое-какие сведения о состоянии войск (настоящей отчетности и осведомления до сих пор нет). Положение в общем отчаянное – до сих пор нет теплой одежды и в караулы и на посты ходят в летних рубахах, фуражках и в рваных сапогах. Необходимых запасов продовольствия не заготовлено, и части перебиваются частными покупками; при таких условиях, усугубленных высокими ценами и неопытными, а в большинстве чересчур уж опытными начальниками хозяйственной части, довольствие нижних чинов поставлено отчаянно скверно. Где же при таком кавардаке надеяться на прочность и верность наших частей; ведь революция и восстания начинаются всегда с брюха. Сейчас, знакомясь с тем, что у нас делается, могу только удивляться терпению послереволюционных солдат.
Уговорил Розанова связаться по прямому проводу с правительством, где бы оно сейчас ни находилось, и потребовать от него обширных полномочий по мерам и кредитам, настоятельнейше необходимым для разрешения всех продовольственных и снабжательных нужд и не только войск, но и населения. Надо пытаться наверстать то, что упущено и не было сделано при Хорвате и Иванове-Ринове. Войска должны быть хорошо одеты, сытно накормлены и хорошо оплачены, ибо идет сумбурный послереволюционный период. Равным образом и население должно быть привлечено на нашу сторону, не пустобрехами и посулами, а реальностями в виде снабжения сахаром, ситцем и другими предметами потребления.
В Сибири это было трудно при том грабительском разбирании вагонов, которое производилось у нас чехами и Семеновым, но в Приморье постановка надлежащего снабжения местного населения не представляет затруднений; надо только это понять, а затем побеспокоиться и распорядиться, продвинуть необходимые запасы вдоль магистральных путей, а остальное сделают сами жители.
Конечно, для закупки нужна валюта или серебро (для манчьжурского скота и хлеба), ибо на сибирские ничего не приобрести.
25 ноября[1889]
. Настроение невеселое, работать я привык и сейчас, несмотря на продолжающееся нездоровье, количества работы не боюсь; живу весь день в штабе, временами отлеживаюсь на диване, обложенный горячими пузырями, но все это пустяки сравнительно с моральными условиями всей обстановки. Далее с Розановым не могу управиться, так как в штабе, где он бывает редко, он один, а дома, где его непрерывно настраивает Крашенинников и Ко, делается совершенно другим, пытается атаманить.Интересны подробности содержания штабного театра: режиссер – тридцать тысяч рублей в месяц, главная шансонетка – пятьдесят тысяч, остальные в пропорциональности. За закрытие пришлось заплатить 550 000 р. неустойки; не без труда получил утверждение этого расхода; за снятие с военного ведомства этой грязной затеи можно не жалеть денег, да еще и сибирских.