Семь «почему» российской Гражданской войны

2 января. Поезд идет очень медленно; вся линия занята китайскими солдатами. Товарных поездов не видно ни на станциях, ни в пути; весь вагонный парк или на западе, или на южной ветке. В пути нет никакого осведомления; настроение подавленное, все мысли к западу от Иркутска; вспоминаются картины уральской и челябинской эвакуации, а в ночных мыслях восстают бесконечные линии наших эшелонов, брошенных вдоль сибирской магистрали без топлива и без довольствия и отданных на смерть от мороза, голода и красных палачей.

Одновременно грызет вопрос: может ли Семенов измениться, а главное вышвырнуть от себя свое прежнее каторжное, грабительское, из палачей составленное окружение? Первые его шаги дают отрицательный ответ; нет особой надежды и на японцев, которыми он только и держится и которые не могли и не могут не знать всего того, что творилось и творится этой шайкой. А ведь в этом единственное спасение, так как с Семеновым, окруженным порядочными советниками и исполнителями, можно было бы еще помириться.

3 января. Приехал во Владивосток и опять наткнулся на забастовку.

Уколол С.Н., указав ему на бездействие его хваленой контрразведки, которая допустила подготовку и осуществление забастовки; прежде самый посредственный жандармский офицер так не опростоволосился; а все потому, что все внимание агентуры направлено не туда, куда следует. Посему паки и паки рекомендовал выделить военную и антибольшевистскую контрразведку и передать ее в ведение Смирнова, у которого зашевелятся те остатки старого жандармского управления, которые бездействуют или растрачиваются на бесполезную работу у Крашенинникова.

Примечательно то, что настоящая забастовка идет под лозунгом: «Долой реакцию и интервенцию»; это пахнет прямым руководством из Москвы, агенты которой искусно просочились в наш край и энергично здесь работают (по мнению Циммермана[1961], немало их сидит уже во Владивостоке и работает под самым носом нашей контрразведки).

Говорил по этому поводу с Розановым; выслушал повторение старых уверений, что К[рашенинников] в полном курсе дела и при его деятельности не может быть ничего подобного; кое-что, конечно, есть и в соответственное время будет ликвидировано.

Не спорил, но напомнил, к каким печальным результатам приводила очень часто привычка наших жандармских деятелей допускать до полного созревания разные революционные нарывы, заговоры и покушения. Хотелось отличиться, поднести все полностью и с эффектным гарниром разных подробностей… и в значительном числе случаев – проваливались, опаздывали, упускали…

Наше положение за время моего короткого отсутствия потерпело новые потери; произошли крупные беспорядки в 36 полку в Хабаровске, в самой вотчине Калмыкова; в Шкотове взбунтовалась и перешла к партизанам пулеметная команда.

Комендантом крепости Семенов назначил своего наперсника генерала Вериго, звезда которого опять взошла, это назначение сделано не спрашивая Розанова, что вызывает во мне опасения последующих неприятностей. Вечером получена телеграмма Семенова с приказом изъять контрразведку от Крашенинникова и передать ее в ведение и на ответственность генерал-квартирмейстера штаба округа. Это уже прямой удар по Розанову и очевидный результат хлопот Вериго.

По сущности это то, чего я добивался несколько недель, но форма и источник приказа наводят на размышления.

Указал С.Н. на осложнение обстановки и на все усиливающуюся комбинацию семеновских представителей (Вериго, Магомаев, Лесников и недавно появившийся генерал Никонов[1962]) и на их сношения с разными экзотическими здесь организациями (курени, кавказцы и т. п.).

Был на довольно многолюдном заседании общественного совещания, собранного Розановым. Впечатление полной бестолочи, невоздержной болтологии и отсутствие плана и практических решений по основному вопросу о продовольствии населения. В речах представителей земства заметил необычную резкость.

4 января. Утром кто-то принес из семеновской штаб-квартиры (теперь – штаб крепости) сенсационное известие, что Розанов уволен и ком[андующим] войсками назначен Калмыков, причем последнему приказано стянуть в Никольск все свои силы, так как боятся, что Р. окажет сопротивление.

Вскоре выяснилось, что это было неправдой, но самый факт появления этого слуха в связи со всем, ранее бывшим и известным, был очень симптоматичен.

В общем, все настроены нервно и тревожно и чего-то ждут. Розанов пытается казаться спокойным и равнодушным, но в практической деятельности рвет и делает большие промахи.

Хотел даже закинуться и не исполнить приказа о передаче контрразведки; насилу его уговорил этого не делать.

Под влиянием К[рашенинникова] отрешил от должности прокурора военно-окружного суда за то, что тот дал отрицательное заключение по делу какого-то Шишляникова[1963], привлеченного контрразведкой по обвинению в заговоре и революционной работе.

Напрасно старался доказать ему полную беззаконность такой экстраординарной меры, совершенно безумной и подрывающей авторитет суда, а вместе с тем и государственной власти.