Семь «почему» российской Гражданской войны

Взлезшие в верхние этажи власти много писали, еще больше приказывали и повелевали, наслаждались, а некоторые более чем неумеренно, всеми сладостями доставшейся им и баснословно узурпируемой власти… а о всем остальном думали очень мало, заботились еще меньше и, что хуже всего, окружали себя отборными рвачами, грязными дельцами и «белыми большевиками» самого разнузданного типа, развернувшимися во всю глубину своей подлости и гнусности (достаточно вспомнить все деяния семеновской своры и его бронепоездов, Унгерна и Калмыкова[)]; ведь это хуже большевиков середины 19 года; те ведь защищали свою шкуру и ради этого применяли самый жестокий террор. Семенов же, Унгерн и Калмыков фактически ни с кем не боролись (особенно первый и третий), опасности никакой не подвергались, а насильничали и зверствовали только по звериным похотям и наклонностям, пробужденным революцией и с тех пор ничем и никем не сдерживаемым.

Совершенно непонятно, почему все, что было допущено союзниками, хотевшими, по-видимому (в особенности вначале до заключения мира), нам помочь. Ведь они очень скоро узнали, что представляли из себя наши дальневосточные выкидыши, и нельзя себе представить, что у союзного командования не было средств сразу же это устранить.

Японцы, быть может, преследовали и преследуют какие-то собственные тайные цели, поддерживая Семенова и Калмыкова, но ведь они связаны общими обязательствами с другими союзниками, а Нокс, Мартель и Гревс в самой полной мере осведомлены о всех злодеяниях обоих атаманов и понимают отлично невозможность ожидать от них какой-нибудь устроительной государственной работы.

Невыразимо тяжко на душе, когда в голове проносятся все эти мысли и представляешь себе, как прочно и благополучно могло быть теперь на всем пространстве от Байкала и до Тихого океана, если бы судьба в виде Хорвата, японцев и двух иностранных капитанов: Куроки[1969] и Пеллио[1970]

не наградила нас всем сонмом египетских язв в лице Семенова и Калмыкова.

К характеристике моего пессимизма: только что узнал от Смирнова, что в егерском батальоне все, начиная с его командира, напились до чертиков, один из офицеров убил своего ротного командира, а остальная братия собиралась перепороть всю администрацию коммерческого училища, в здании которого стоит этот батальон (привезенный Розановым из Красноярска). Кроме того, мне сообщили, что казаки южных округов Уссурийского войска обратились к союзным представителям с просьбой-требованием избавить их от насилий и злодейств самозваного атамана Калмыкова и принять меры по прекращению братоубийственной войны в пределах области и по возвращению ее к мирной жизни; о последнем же просят также и амурские казаки, точно так же обратившиеся к представителям союзных держав.

9 января. Пессимизм мой все распухает. Вчерашнее обращение казаков двух войск (а в третьем 9/10 казаков давно уже на стороне красных партизан) приводит меня к мысли, что единственный для нас исход – это полная оккупация Дальнего Востока союзными войсками. Но по японской позиции это невозможно; между тем более чем необходимо, чтобы то, что ведет Каппель и что, я уверен, пробьется в Забайкалье, прибыло туда не для новой борьбы с восставшим населением, а для отдыха под прикрытием иностранных штыков, на обязанности которых установить порядок и закон и не допустить вторжения сюда красных войск. В общем какая-то неразрешимая дилемма.

Утром видел помощника Крашенинникова штабс-капитана Думбадзе[1971]; он уверяет, что у чехов есть лента разговора по телеграфному проводу между Семеновым и Калмыковым, удостоверяющая якобы что назначение последнего уже решено, но временно задерживается по разным междусоюзным причинам.

Через Охотск получена радиограмма иркутского красного главкома Зверева[1972], что в Иркутске утвердилось новое социалистическое правительство «на советской платформе». То же подтвердил Вериго с добавлением, что войска Семенова уже отошли к Мысовой, исполняя требование Жанена.

Положение Розанова необычайно тяжелое: на нем пока лежит вся ответственность, но кругом все уверены, что его песня спета, и уже позволяют относиться к нему как к quantité négligeable[1973]

.

Ко мне явился Никонов (знаю его с Забайкалья и по его службе в Никольске в Забайкальской конной батарее[1974]) с намеками, не возьму ли я на себя посоветовать Розанову, чтобы тот переехал в нормальный пункт пребывания штаба округа, то есть в Хабаровск, т. к. его присутствие стесняет настоящего хозяина крепости – ее коменданта генерала Вериго.

Отказался брать на себя подобные поручения, указав, что это может сделать сам Вериго.