Семь «почему» российской Гражданской войны

Тяжело было только, что для облегчения положения японского командования пришлось дать согласие надеть сверху японские военные плащи с капюшонами. Ехали на двух открытых автомобилях с флагами японского штаба; на первом сидел Изоме, а Розанов – рядом с шофером. На броненосце нас встретили хотя и не на палубе, а внизу в командирском помещении, но с должными почестями; вообще, по части внешней вежливости и предупредительности японцы безупречны. В отведенном нам помещении постельное белье, скатерти, салфетки и полотенца старого [ «]Ретвизана[»] с орлами и морскими эмблемами, и все в удивительной сохранности и высокой добротности.

2 февраля. Не мог заснуть всю ночь; душило ощущение какой-то большой потери и образования внутренней душевной пустоты. Утром пришли первые сведения из города; в так называемых народных войсках уже наметился раскол: на стороне земства и порядка юнкера Инструкторской школы (500 ч[еловек]), а на чисто красной платформе все остальные (около четырех тысяч) плюс грузчики и прочая владивостокская шпана. Пока что объявлено, что в войсках не будет ни комитетов, ни выборного начала и что все офицеры могут оставаться на старых местах.

На броненосце уже живут Вериго и почти все семенцовы, отдельно от нас; у них постоянное веселье с участием японцев. Вечером в нашу каюту явился Вериго с обычным нахальным видом. Я сразу спросил его, как объясняется его поведение ночью на 31^-е, его требование продолжать борьбу и затем исчезновение и укрытие у японцев без всякого о том нас предупреждения, что решение, столь категорически мне заявленное, было вслед за тем отменено.

Читинский гнус сразу заюлил, сослался на резкую перемену в настроении японцев, а не уведомление меня и Розанова свалил на вину своих подчиненных.

Затем я спросил его, где крепостные императорские штандарты и Высочайшие грамоты, хранившиеся в штабе крепости в особом художественно исполненном ларце-рундуке; полагал, конечно, что комендант был обязан их увезти. Выслушал небрежный ответ, что не было времени об этом думать. Глубоко опечален, так как привык высоко уважать эти крепостные регалии; почти потребовал у Вериго указать, где остались ключи, ибо в голову залезла неотвязная мысль попытаться выкрасть штандарты при помощи оставшихся в штабе Станишевского и нескольких прежних офицеров.

Принесли владивостокские газеты; яростно ругают японцев и именем народа требуют удаления всех интервентов.

Адъютанты Розанова побывали в помещении семеновцев и узнали, что атаманский представитель Магомаев и его антураж перебрались на японский броненосец еще днем 30 ноября и что их грузовики целый день перевозили в японский жандармский штаб большие сундуки и ящики этой компании; туда же укрылись заблаговременно и чины крашенинниковской разведки, выбрав предварительно все казенные деньги и успев сорвать еще и с местных состоятельных обывателей.

3 февраля. Сидим в своего роде бесте[2031]. Связался с женой и передал ей проект спасения штандартов при помощи Станишевского, который, уверен, не откажет в содействии.

Очень скверные сведения о положении дел у Деникина; нет ли в этом связи с тем равнодушием, которое мы видим здесь по отношению к нам с[о] стороны союзников. «Взвешены и найдены легкими». Неужели же опять «Париж победил Вандею»[2032]. Адмирал Кавахара[2033] показал мне приказ Китицына; ничего не сказал, но выражение лица скорбное и неодобрительное; адмирал старого самурайского типа, – и его отрицательная оценка этого печального документа нашего революционного безвременья для меня понятна.

Последние известия из города подтверждают усиление красного влияния и настойчивые требования полного соглашения с Советской властью, все это следовало ожидать.

4 февраля. В газетах объявлено постановление нового правительства о привлечении Вериго и Розанова к уголовной ответственности по обвинению в государственной измене.

Днем нас спрятали в нашем помещении, так как на [ «]Хизен[»] приезжали новые земские власти и красный комендант Краковецкий с визитом к адмиралу.

Заходил опять Антонович (он на свободе и его не трогают), говорит, что в японском штабе получены известия, что Каппель взял Черемхово и что иркутское правительство бежало на север. Если это верно, то я ошибся очень немного, когда доказывал Розанову, что наши армии должны будут появиться у Байкала в середине февраля.

Антонович был у генерала Медведева (дядя главы земского правительства), и тот ему конфиденциально поведал, что его племянник и его коллеги считают положение очень шатким и начинают уже жалеть, что заварили всю кашу.

В японском штабе наши офицеры довели японцев до того, что вчера двух совсем упившихся пришлось арестовать; здесь на [ «]Хизене[»] режим свободнее – второй вечер в семеновском отделении попойка, пьяные песни и дикий хохот.

Вериго и Никонов узнали (вероятно, от Изоме), что Розанову удалось спасти остатки от продажи хлопка, около трехсот тысяч иен, и явились к нему с требованием от имени атамана передать им эти деньги.