Семейные обязательства

В зеркале дамской уборной «Ферзя» Элиза увидела кого-то чужого. Не может растрепанная юная блондинка с темными провалами вместо глаз быть барышней Луниной, госпожой Румянцевой… Это какая-то певичка из местного кабаре! Или…

За певичками не ходит охрана.

— Барыня, — негромко окликнула ее Настя, — все в порядке?

— Да, — кивнула Элиза, сама удивляясь точности и правдивости сказанного. — Все более чем в порядке. Все… хорошо!

— Вот, — Настя чуть смущенно, но решительно протянула ей небольшое деревянное сердечко на веревочке, — возьмите и наденьте на шею.

Элиза ответила ей недоуменным взглядом.

— Это… — Настя чуть запнулась. — Амулет. Ну, если вам детей пока не надо, а… Наденьте. Пожалуйста. Я не говорю, что вы… Но мало ли!

Барышня Лунина покраснела бы до корней волос. Госпожа Румянцева, молодая вдова, отчитала бы охранницу за такие предположения.

Незнакомая дама из отражения в зеркале взяла артефакт и просто сказала: «Спасибо».

Настя облегченно вздохнула под своей маской.

Когда Элиза со спутником напелись до хрипоты и вышли проветриться, все еще продолжался легкий снежок. В кристалликах льда дробился свет уличных фонарей, и казалось, что сам воздух над головой сияет волшебством. Вдалеке, у княжеского замка, грохотал непривычно яркий салют. В империи для фейерверков пользовались только порохом, здесь — мешали его с магией. Элиза мельком пожалела, что пропустила невиданное зрелище, но это была такая мелочь…

Она встала перед своим спутником, посмотрела ему в глаза, снова не сумев различить их цвет (да какая разница-то?!) и негромко сказала:

— В империи так не бывает, но здесь колдовство разлито в воздухе… Мне трудно говорить, пожалуйста, не перебивай! Я не знаю, кто ты, и не хочу знать. — «Ты» вышло легко, естественно, как и должно быть в невозможную ночь. — Мы видимся первый и последний раз, и я… Я хочу жить. Здесь, сейчас…

Она пыталась подобрать еще слова, но они были уже не нужны. От поцелуя по телу Элизы прокатилась горячая искрящаяся волна.

Элиза плохо помнила, как они оказались в мансарде над «Ферзем». Кажется, все тот же полевик проводил их, растопил камин и исчез…

Она путалась в непривычных пуговицах его камзола, без стеснения смеясь своей неуклюжести. Ее платье расстегнулось как будто само и медленно сползало с плеч, открывая кожу его поцелуям.

Элиза точно знала, чего хочет — почувствовать себя желанной, любимой и любящей, хотя бы на одну ночь, вычеркнутую из привычного хода жизни. Без обязательств, без условностей, без…

Без мысли о том, что Пьер в супружеской постели думал совсем не о ней.

Неважно, кем был ее случайный любимый. И о ком он, возможно, грезил раньше.

Здесь и сейчас они были только вдвоем.

Она представить не могла, насколько это на самом деле… Прекрасно? По-настоящему? Не похоже на ее короткий опыт семейной жизни?

Слова терялись, осталось только дыхание, стоны и наслаждение — живое, теплое, волшебное!

«Так вот как это должно быть!» — крутилось в голове Элизы.

Глава 18. Наследство

В снятом Элизой домике остро пахло мандаринами. Гнездовские полевики как-то умудрялись их выращивать в теплицах, как раз к декабрю. За свои таланты к огородничеству они с древних времен заслужили славу нечисти (а, возможно, и были потомками полевых духов). Элизу это мало волновало. Вчера утром на рынке она просто купила громадную корзину ярких, оранжевых, тугих фруктов. Две трети она тут же отдала охране, а остальное собиралась съесть, читая книжку, но отвлекли вечерние приключения.

В первый день нового года Элиза не торопилась вставать. Просыпалась, нежилась в уютном гнездышке из пухового одеяла, обнимала подушку и засыпала снова.

Видимо, сейчас Эрик с Настей как раз угощались мандаринами, ожидая, пока она проснется.

Элиза счастливо улыбнулась, посмотрела на свернувшуюся мохнатым клубком у нее в ногах кошку Герду и снова закрыла глаза.

Сквозь дрему, путая явь и сон, она слышала голоса.

— Ты абсолютно уверена, Настасья? — негромко спросил Эрик.

— Я по нему столько слез пролила и столько свечек поставила, — вздохнула Настя, — не могла не узнать, хоть и не сразу. Когда в газетах написали — жив — я неделю от счастья ошалевшая ходила, ты надо мной еще смеялся, помнишь?

— У нас проблема? — в деловитом вопросе была отчетливо слышна тень тревоги.

— С чего бы? — вскинулась Настя. — Мы с ним говорили один раз. Минуты полторы. А вы все, охламоны, толклись рядом, у того же костра. Он про мои страдания знать не знает. Да и… Глупо как-то. И даже не в роже моей кривой дело…

— Контракт отработаем — хватит магу заплатить за твою рожу. Краше прежнего будешь, — перебил ее Эрик.