Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— И через то надобно переносить нужник с огорода в хату? — перебил отец и усмехнулся. — Пустое! Никогда этому не бывать.

— Почему же не бывать? Просто упорствуешь.

— Мое, мне привычное, не трогай, не дозволю.

— Ты, как норовистый конь, остановился и стоишь.

— И в кого ты, сынок, уродился? — спросил отец, сокрушенно покачав головой. — Как ты мудро и легко все решаешь. Отца приравнял к норовистому коню. Хочешь, чтоб я жил так, как ты, а я так жить не могу и не желаю. И не забывай — у меня есть своя голова на плечах.

— Всему этому приходится лишь удивляться.

— Это мне, сынок, приходится глядеть на тебя и удивляться. — Старик сурово сдвинул густые седые брови. — Как же это ты, сын Беглова, позабыл, кто ты таков? Ить я, твой батько, родился и возрос не под белой жестью, а под соломенной кровлюшкой, каковая, верно, с годами почернела, поросла сурепкой, и та сурепка по весне покрывается красивыми цветочками. Под этой же кровлюшкой мы с матерью произвели на свет божий вас шестерых. Это помнить надобно. А ты — особняк, игрушка, нужник в доме…

— Это не оправдание, — сказал Дмитрий, прикуривая сигарету. — В труде человек ты передовой, дважды Герой, а взгляды на жизнь и на свой быт у тебя явно отсталые.

— Каков я есть, таким и останусь, и не тебе меня поучать.

— Отец, не будь консерватором. Крестьянский консерватизм — это как раз то зло, с которым предстоит еще борьба и борьба.

— Непонятными словами не стращай, не испужаюсь. Ты что, или не желаешь толковать с батьком на понятном наречии? Или разучился?

— Отец, с тобой вообще говорить трудно. Очень трудно!

— А почему? Да потому, что балачку завел не о том, о чем нужно. — Василий Максимович скомкал в кулаке свои «мопассановские» усы, задумался. — Ну на кой ляд мне твой теплый нужник в хате? Да ты что, али смеешься над батьком? И домашность кирпичная мне ни к чему. Мы с матерью как скворец и скворчиха проживем свой век и в старом гнезде, нам в нем хорошо и привычно.

— У тебя внуки растут. Сколько их Бегловых и не Бегловых?

— Да, внуков у меня порядочно наберется, признаться, и счет уже потерял. — Глаза у старика помягчели и уже ласково выглядывали из-под все еще насупленных бровей. — Скоро появятся на свет новые внуки — один Беглов, другой Ткаченко. Эльвира и Тася поджидают первенца.

— Вот и подумай о них, о своих внуках.

— Чего ради деду о них думать? Пусть подрастают, становятся на ноги, ума набираются и сами о себе думают.

— Отец, я не говорил тебе о Холмогорской, о ее будущем, — спокойно и примирительно заговорил Дмитрий. — Мне точно известно, что по генеральному плану нашего края Холмогорская с ее природными богатствами, здоровым предгорным климатом, с ее быстроводной Кубанью и близостью Кавказских гор, с ее озерами, садами лет через десять станет не станицей, а зоной отдыха трудящихся, своеобразным городом-спутником Степновска. Вот где кроется ответ на давний твой вопрос: куда идет станица? Идет она очень хорошо и правильно!

— Сам знаю. Так что из того следует? — спросил отец. — К чему ты клонишь? Сказывай попонятливее.

— Ни к чему не клоню, а хочу сказать: по тому же генеральному плану из Степновска в Холмогорскую пройдет троллейбусная линия, сообщение быстрое и удобное, — пояснил Дмитрий, желая показать отцу свою осведомленность. — Пройдет прекрасная дорога на электротяге. А это значит, что холмогорцы намного приблизятся к Степновску, сократится расстояние.

— Далековато тянуть провода.

— Если нужно, то все будет сделано. — И снова Дмитрий не мог говорить спокойно: — Вникни в смысл этих слов: зона отдыха! Неужели не можешь понять, что значит иметь в Холмогорской не хатенку под сгнившей кровлей, а настоящий, под железом, кирпичный дом со всеми бытовыми удобствами?

— Так, так, знать, ты, мой сын, считаешь, что твоему батьке надобно иметь домашность не в родной станице, а в зоне отдыха? — с ухмылкой спросил Василий Максимович. — А я, дурень, об этом как-то и не подумал. Но вот какая штуковина: отдыхать-то я еще не собираюсь. Так что обойдусь и без зоны отдыха. Что же до сурепки на хате, то я уже тебе сказывал, она люба моему сердцу.

— Отец, не прикидывайся этаким станичным простачком, тебе это не идет, — с видимым спокойствием сказал Дмитрий. — Я-то тебя знаю, в простачки никак не годишься. Поэтому будем говорить откровенно и по-деловому.

— Ради этого я и прибыл. Только мой разговор не о хате…

— О холмах?

— О них, сердешных.

— О холмах, отец, говорить нечего.

— Это почему же так?

— Мой проект принят во всех инстанциях, утвержден, одобрен и привязан к месту. — Дмитрий снисходительно улыбнулся, как бы говоря: все одно, старик, не поймешь. — В языке строителей есть такое выражение: привязка объекта к месту. Так вот, строительный объект в Холмогорской уже привязан к месту, и переутверждать, перепривязывать никто не станет.

— Знать, привязано? Может, и узлы затянуты?

— Да, если угодно, и узлы затянуты.

— Тебе что, другого места не нашлось? Кругом Холмогорской какой стелется простор — строй что хочешь! Чего же ради посягаешь на холмы?