Семьи

Люба была восхищена Завязиным. Услышанное сильно впечатлило ее, хотя она не поняла почти ничего из того, что он говорил ей. Не смысл сказанного взволновал ее, отнюдь. Ее пленила интонация любовника, его уверенная убедительная умная речь, тот эмциональный посыл, который явственно ощущался как в каждом его слове, так и в каждой паузе – именно они увлекли и захватили все ее существо. Люба слушала, смотрела на Завязина глазами, полными обожания, как вдруг в выражении ее лица мелькнул еле заметный оттенок настороженности. Взгляд ее на секунду застыл в тревоге и тут же вспыхнул двумя преисполненными решимости огоньками.

– Когда мы познакомились, ты был в очках! – пылко произнесла она. Улыбка осталась на ее лице, но исказилась в каком-то нервическом оживлении. – Ты тогда их тоже специально надел?

Завязин в задумчивости посмотрел на Любу. Несколько секунд он сидел, ни на что не обращая внимания, совсем не шевелясь, даже не моргая, будто пытаясь восстановить в памяти что-то давно забытое.

– Ты знаешь, – сказал он, вдруг улыбнувшись, – я не помню точно, но очень даже может быть.

Глава XIV

Завязин по привычке сел в такси на переднее сидение, но, перемолвившись с водителем несколькими фразами, почувствовал, что не имеет ни малейшего желания вести разговор, и поспешил отвернуться к боковому окну. Тут только, увидев в стекле свое отражение, понял он, что был в очках, которые так до сих пор и не снял.

«Люба», – подумал про себя Завязин, складывая дужки очков и убирая их в карман. Ему стало тепло на душе, когда он вернулся мыслями к ней, к тому, как внимательно и нежно смотрела она на него за столом, как сказала, что у него очень умный вид. «Профессор. Хм, – хмыкнул Завязин вслух, расплывшись в непроизвольной, полной счастливых эмоций улыбке. – Полина никогда мне ничего подобного не говорила. За всю жизнь ни слова не сказала по поводу того, какой у меня вид в очках. Когда я начал их носить? Лет десять назад. Все это произошло как-то обыденно, незаметно…»

Вспомнив о жене, Завязин почувствовал, как его вновь стали окутывать тягостные ощущения. Ощущения чего-то массивного, довлеющего над ним, от чего невозможно было избавиться. Он посмотрел на время – два часа ночи. Чувства вины и досады охватили Завязина. Ему вдруг стало невыносимо сидеть впереди, около таксиста: несмотря на то, что он был отвернут от водителя, тот начал очень сильно раздражать его, терзать своим присутствием, будто не просто находился рядом физически, а слышал все его чувства, переживания, знал, о чем он думает, что его тревожит.

«Зачем я сел вперед?» – не находил себе места Завязин, хмурясь и смещаясь все дальше к стеклу двери, так что почти уже упирался в него лбом. В этот момент таксист вдруг обратился к нему. Не поворачивая головы и не скрывая своего раздражения вопросом, Завязин ответил односложной фразой и тут же попытался отвлечься, начав разглядывать проплывающие мимо дома и улицы, но город был уже совершенно темным и пустым и не давал ни единого шанса отделаться от мучавших мыслей.

Еще на подъезде к дому Завязин заметил, что в кухне горит свет. Она не спала, как всегда, когда он приходил ночью. Завязин вспомнил состояние Полины в такие моменты, и ему стало жалко ее. «Что же ты не спишь? – напряг он лоб. – Мучаешь и меня, и себя».

Расплатившись с таксистом, Завязин подошел к подъездной двери и остановился возле нее, не желая заходить внутрь. Там, наверху, его ждала измотанная и злая жена, которая, лишь только он окажется в квартире, начнет свои расспросы, а он, как всегда, будет врать ей, нагло врать, и оба они будут знать, что все его слова – ложь. Потом крики, слезы и снова ложь.

Завязин закурил сигарету в бессознательной попытке отсрочить таким образом объяснения с женой, а затем в очередной раз посмотрел на время – шел уже третий час. «Очень поздно», – подумал он про себя. Завязин еще несколько дней назад предупредил Полину, что они с друзьями намечают сегодня встречу в боулинг-клубе, но никогда прежде он не задерживался с товарищами так надолго. «Скажу, что засиделись с друзьями. Все равно она ни у кого спрашивать не будет».

Завязин хорошо знал жену. Знал, что она не будет звонить его друзьям и проверять, действительно ли они разошлись так поздно. Полина была неуверенной в себе, застенчивой женщиной; ей казалось глупым обращаться с такими вопросами к друзьям мужа, которых она плохо знала, и даже если в запале обещалась поговорить на следующий день с Юрием или Ринатом, чтобы все выяснить, никогда этого не делала.

«Буду стоять на своем, и на этом все закончится», – пытался придать себе уверенности Завязин. Он отошел на несколько шагов от стены дома и еще раз посмотрел туда, где располагалось окно кухни, с какой-то наивной надеждой в душе увидеть сейчас, что свет в нем погас.

Свет по-прежнему горел. Завязин выкинул окурок и зашел в подъезд.

Глава XV