Семья Тибо.Том 1

— Так и есть! Нет, это не совсем точно. Я снова там побывал и, ей-богу, на месте мне вспомнились такие подробности, которые следовало бы для пользы дела отметить, чтобы до конца быть порядочным. — Он кашлянул в кулак и продолжал: — В общем-то, не смею утверждать, что… это было на улице, скорее в Тюильри. Да-да. Я был в Тюильрийском саду, понятно? Я даже посидел на каменной скамейке — она вторая от газетного киоска, когда идёшь от площади Согласия к Лувру. Значит, так: сидел и держал в руке тросточку. Сейчас сами увидите, отчего я так настаиваю именно на этой подробности. Вижу: мимо проходит господин с дамой, а за ними тащится мальчишка. А они между собой разговаривают, и я даже подумал — вот ведь пара какая, сумели и семью свою создать, и сына имеют, и всё такое прочее… Видите, я вам всё говорю. И тут мальчишка проходит мимо скамьи, на которой я сижу, и падает. И вопит. Не в моём обыкновении проявлять душевную слабость — сижу себе, не двигаюсь. А мамаша кидается к нему. Становится на колени перед мальчишкой, прямо против меня, почти у моих ног — я тут при чём, не правда ли? Ну и вытаскивает из своей дамской сумочки, которую в руках держит, носовой платок или какую-нибудь там тряпицу, чтобы утереть лицо мальчишке. А я всё сижу себе и сижу. И тут, значит, когда они ушли, — говоря это, он поднял вверх указательный палец, — я стал ворошить тростью, кончиком трости, песок и вдруг вижу — деньги. Припомнил всё это я уже после. Я всегда был, как говорится, человек щепетильный. Мадемуазель может это засвидетельствовать: прожил я пятьдесят два года, и упрекнуть мне себя как есть не в чём; это надо учесть. И, значит, зря я не болтаю. Ну вот и появилась у меня такая мысль: может, эта дама и её сумочка имеют какое-то отношение к деньгам, и я вам это со всей прямотой и высказываю.

— А догнать их было нельзя? — спросила Рашель.

— Да нет, ушли далеко.

Полицейский чин отвёл глаза от бумаг.

— А можете ли вы, по крайней мере, описать их приметы?

— Про господина ничего сказать не могу. А дама была одета в тёмное, дать ей можно лет тридцать. У мальчишки был паровоз. Да, точно вам говорю, такая подробность — паровозик. Именно паровозик, так его и назовём; я хочу сказать — вот такой величины. Мальчишка тащил его за собой. Вы записываете?

— Будьте покойны. Вы всё сказали?

— Всё.

— Благодарю вас.

Рашель уже подошла к двери, собираясь выйти. А г‑н Шаль и не думал уходить. Он облокотился на подставку и наклонился к самому окошку.

— И ещё одна крохотная подробность, — произнёс он негромко и весь побагровел. — Весьма возможно, что, сдавая деньги на хранение, я допустил маленькую ошибочку. Именно так. — Он умолк и вытер пот со лба. — Помнится, я сдал два кредитных билета, верно ведь? Два билета по пятьсот франков. Да, да, теперь я в этом уверен. Ошибка с моей стороны, или, скорее, оплошность. Потому что… поскольку я нашёл… не совсем то: нашёл-то я один билет… один билет в тысячу франков. Понятно?.. — Пот струился по его лицу, и он снова обтёр его. — Отметьте это, раз я вспомнил; хотя, по существу, это одно и то же.

— Отнюдь не одно и то же, — возразил полицейский чин. — И, уж поверьте, имеет немаловажное значение! Господин, потерявший кредитный билет в тысячу франков, может приходить сюда хоть сто раз, ему так и не отдадут ваши два пятисотенных билета. Вот в чём загвоздка! — Он смерил г‑на Шаля недовольным взглядом: — Есть у вас при себе хоть документ, удостоверяющий личность?

Господин Шаль пошарил в карманах.

— Ничего нет.

— Этого ещё не хватало, — заметил полицейский чин. — К сожалению, так просто вас отпустить нельзя. Вас будет сопровождать полицейский да самого дома, и пусть консьерж засвидетельствует, что ваша фамилия и место жительства не являются вашим измышлением.

Господину Шалю, казалось, всё вдруг стало безразлично. Он то и дело вытирал пот, впрочем, лицо его сделалось каким-то просветлённым, почти радостным.

— Я к вашим услугам, — вежливо сказал он.

Рашель рассмеялась. Г‑н Шаль с тоской посмотрел на неё, о чём-то поразмыслил, наконец решился подойти к ней и, чуть заикаясь, произнёс:

— Случается, мадемуазель Рашель, что под курткой никому не известного простого человека бьётся более благородное сердце, да, именно так, более благородное и, присовокуплю, более честное сердце, чем под цилиндром господина такого-то и такого-то, который пользуется всеобщим уважением и даже осыпан всяческими почестями. — Подбородок его дрожал. Он тотчас же пожалел о своей горячности. — Вас это не касается, мадемуазель Рашель. Да и вас также, сударь, — добавил он, безбоязненно глядя на полицейского, вошедшего в комнату.

Рашель не стала заходить в каморку консьержа, у которого полицейский выяснял личность г‑на Шаля, и поднялась к себе.

Антуан ждал её на лестничной площадке.

Она не думала, что встретит его здесь. И, увидев, почувствовала прилив такой бурной радости, что на миг закрыла глаза, хотя на лице её радость почти не отразилась.

— А я звонил, звонил… И уже совсем отчаялся.

Они весело смотрели друг на друга, улыбаясь, как заговорщики.