Семья Тибо.Том 1

— До свидания, — пробормотал Жак. — Может быть, до завтра.

— До свидания, — отвечала она, не сделав и шага, чтобы проводить его.

И не успел Жак уйти, как она поспешила пройти в прихожую, рывком сунула ракетку в раму, швырнула вещи на сундук, резко взмахнула рукой, словно срывая своё дурное настроение.

«Ну нет, только не завтра! Уж конечно, не завтра!» — решила она.

Госпожа де Фонтанен хорошо слышала из своей спальни голос дочери, узнала и голос Жака… Но она была так возбуждена, что у неё не было сил притвориться спокойной. Телеграмма, полученная только что, была от её мужа. Жером находился в Амстердаме, остался без денег и, по его словам, не отходил от постели больной Ноэми. Г‑жа де Фонтанен тотчас же приняла решение: она сегодня же едет в Париж, возьмёт из банка всё, что осталось, и пошлёт по адресу, который сообщал Жером.

Она уже одевалась, когда дочь вошла в её спальню. Женни увидела взволнованное лицо матери, телеграмму, брошенную на стол, и сердце у неё упало.

— Что случилось? — заикаясь спросила она. И успела подумать: «Что-то произошло. А меня не было. Всё из-за Жака!»

— Ничего серьёзного, душечка, — вздохнула г‑жа де Фонтанен. — Твой отец… Твоему отцу понадобились деньги — только и всего. — И, стыдясь своей слабости, особенно стыдясь перед Женни за отца, она покраснела и закрыла лицо руками.

VII

Сквозь мутные стёкла вагонного окна было видно, как разгорается заря. Г‑жа де Фонтанен забилась в угол и невидящими глазами смотрела на пологие луга Голландии.

Вчера, вернувшись в Париж, она обнаружила вторую депешу от Жерома: «Врач утверждает Ноэми безнадёжна. Быть одному выше сил. Умоляю приехать. Если можно привезите деньги». Встретиться с Даниэлем до отхода вечернего поезда ей не удалось. Но она оставила ему записку — сообщила, что уезжает, и поручила позаботиться о Женни.

Поезд остановился. Прозвучал возглас:

— Гаарлем!

То была последняя станция перед Амстердамом. Погасили лампы. Солнце ещё не взошла, но уже окрасило всё небо перламутром, залило рассеянным радужным светом. Пассажиры вскакивали, суетились, складывали вещи. Г‑жа де Фонтанен сидела не двигаясь — ей не хотелось освобождаться от оцепенения, которое не позволяло ей до конца осознать свой поступок. Значит, Ноэми умрёт? Она попыталась заглянуть себе в душу. Что, ревнива? Да нет. Ревностью были внезапные вспышки, испепелявшие её в первые годы замужества, когда она вечно сомневалась, но не желала признавать то, что для всех других было очевидным, и боролась с невыносимыми неотступными наваждениями. Уже с давних пор страдала она не от ревности, а оттого, что с ней поступали несправедливо. А впрочем, страдала ли? Ей было ведомо столько других мук! Да и была ли она когда-нибудь и вправду ревнива? Всего тяжелее было узнавать задним числом, что её обманули; как правило, она испытывала к любовницам Жерома одно лишь сострадание — несколько высокомерное, порою чуть-чуть окрашенное симпатией, как к неблагоразумным сёстрам.

Пальцы её дрожали, когда она застёгивала ремни. Из вагона она вышла последней. Быстро, испуганно осмотрелась, но не увидела глаз, взгляд которых почувствовала бы сразу. Неужели он не получил телеграмму? А может быть, издали следит за ней глазами? При этой мысли она невольно вся напряглась. И пошла следом за вереницей приезжих.

Кто-то притронулся к её руке. Перед ней стоял Жером и несмело, но радостно смотрел на неё; шляпу он снял, склонился в полупоклоне; хоть он и осунулся и чуть-чуть ссутулился, во всём его облике, как всегда, была волнующая прелесть восточного принца. Поток пассажиров ринулся на них, и он не успел найти приветственных слов; зато он заботливо и торопливо завладел саквояжем Терезы. «Она

не умерла», — мелькнуло в голове г‑жи де Фонтанен, и ей стало страшно, что придётся быть при её смертном часе.

Молча дошли они до привокзальной площади. Г‑н де Фонтанен знаком остановил свободный экипаж. И тут, когда она ступила на подножку, от волнения, напоминавшего ощущение счастья, у неё перехватило дыхание: она услышала голос Жерома! И пока он объяснял по-голландски кучеру, как надо ехать, она зажмурилась, на миг застыла на подножке, неподвижная, трепещущая, потом сразу открыла глаза и села в экипаж.

Он тотчас же обернулся к ней, устроившись рядом в открытой коляске. Как ей был знаком приглушённый блеск его золотисто-карих глаз; и в который раз её жёг их жаркий, сверкающий взгляд. Казалось, он вот-вот возьмёт Терезу за руку, притронется к плечу; и поза так противоречила изысканной учтивости его манер, что она была шокирована, будто он позволил себе вольность, но и была взволнована, будто получила доказательство любви, на которую уже не надеялась.

Она первая нарушила молчание:

— Как себя чувствует?.. — Она запнулась, не могла выговорить имени, и тотчас же добавила: — Мучается она?

— Нет, нет, — ответил он, — теперь не мучается.