И в самом деле, дом был с виду небогат, хотя свежеокрашен под красное дерево и обшит белыми досками, так что напоминал хорошо ухоженную яхту. На оранжевых шторах второго этажа — все они были опущены — Тереза прочла надпись, сделанную без всяких вычур.
Значит, Жером живёт в меблированных комнатах, в чужом доме, и у неё не будет неприятного осадка при мысли, что они приняли её у себя. И она почувствовала облегчение.
Они уже шли по мостику. Штора на одном из окон первого этажа колыхнулась. Вот как, Ноэми подсматривает?.. Г‑жа де Фонтанен выпрямилась. И только тут заметила между двумя окнами первого этажа вывеску, аляповато разрисованный лист железа: аист возле гнёзда, из которого вот-вот выползет голый младенец.
Они вошли в коридор, затем поднялись по лестнице, благоухавшей воском для натирки полов. Жером остановился на площадке и позвонил два раза. За дверью поднялась суматоха, опустилось стекло в зарешеченном глазке, наконец дверь приотворилась ровно настолько, чтобы пропустить Жерома.
— С вашего позволения, я пойду предупрежу.
Госпожа де Фонтанен услышала, что идёт спор по-голландски. И почти тотчас же Жером распахнул входную дверь. Он был один. Они пошли по длинному извилистому коридору, натёртому до блеска; г‑жа де Фонтанен была угнетена и, боясь, что вот-вот окажется лицом к лицу с Ноэми, взывала к чувству собственного достоинства, пытаясь сохранить хладнокровие. Но в номере, куда они вошли, никто не жил; это была чистенькая и светлая комната с окнами на канал.
— Вот вы и у себя, друг мой, — сказал Жером.
Она удержалась от вопроса: «А где же Ноэми?»
Он отгадал её мысль и сказал:
— Я вас на минутку оставлю, пойду посмотрю, не нужен ли я. — Но ушёл не сразу, а сначала подошёл к жене и взял её за руку: — Ах, Тереза, позвольте сказать вам… Если б вы знали, как я исстрадался! Но вы здесь, вы здесь…
Он припал губами, щекой к руке г‑жи де Фонтанен. Она отстранилась; он не сделал попытки её удержать. Сказал, отступая:
— Сейчас вернусь за вами. Вы правда хотите… видеть её?
Да, конечно, она повидается с Ноэми, раз приехала сюда по собственной воле! Но после встречи, сразу же после встречи она уедет, во что бы то ни стало! Она кивнула в знак согласия, не стала слушать, как он бормочет благодарственные слова, и, наклонившись к саквояжу, притворялась, будто что-то ищет, пока Жером не ушёл из комнаты.
И тут, когда она осталась наедине с собой, рухнуло всё её мужество. Она сняла шляпу, посмотрела в зеркало на своё усталое лицо и провела рукой по лбу. Как могло случиться, что она очутилась здесь? Ей стало стыдно.
Но унывать было некогда — к ней постучались.
Не успела она ответить, как дверь отворилась, и на пороге показалась женщина в красном капоте, явно немолодая, несмотря на чёрные как смоль волосы и раскрашенное лицо. Она произнесла несколько слов с вопросительной интонацией на языке, непонятном для г‑жи де Фонтанен, досадливо махнула рукой и привела другую женщину, помоложе, тоже в капоте, только в лазоревом, — видно, она поджидала в коридоре и теперь приветствовала г‑жу де Фонтанен гортанным голосом:
—
Посетительницы торопливо обменялись какими-то словами. Та, что была постарше, втолковывала младшей, о чём следовало сказать. Младшая на миг задумалась, с изяществом повернулась к г‑же де Фонтанен и повела речь, прерываемую паузами:
— Дама говорит — надо увезти больную даму. Платить счёт и менять на другой дом.
Госпожа де Фонтанен сделала уклончивый жест: всё это её не касалось. Тут пожилая дама снова вмешалась с озабоченным и решительным видом.
— Дама говорит, — снова начала та, что была помоложе, — даже не платить счёт, а прежде сменить, уехать, отвозить больную даму в другой место.
Тут дверь стремительно распахнулась, и появился Жером. Он бросился к красному капоту и стал резко выговаривать ему по-голландски, выталкивая вон из комнаты. Голубой капот молчал, нагло разглядывая то Жерома, то г‑жу де Фонтанен. Между тем старуха уже дошла до предела и, взмахивая кулаком, бряцая браслетами, как цыганка, выкрикивала обрывки фраз, где всё время повторялись одни и те же слова:
—
В конце концов Жерому удалось их выдворить и закрыть дверь на защёлку.
— Пожалуйста, простите, — сказал он, с раздосадованным видом оборачиваясь к жене.
И тут Тереза заметила, что он, должно быть, не Ноэми навещал, а приводил себя в порядок, — побрился, слегка напудрился, как-то помолодел. «А я-то, — подумала она, — как я-то выгляжу после ночи в вагоне?»
— Зря я не сказал вам, чтобы вы заперлись, — продолжал он, приближаясь. — Старуха, хозяйка, — славная женщина, но болтлива и бесцеремонна…
— Да что же ей от меня было нужно? — спросила рассеянно Тереза. Она узнала аромат лимонной цедры, который всегда носился вокруг Жерома после бритья. Прошло несколько секунд, а она всё стояла, полуоткрыв губы, с затуманенным взором.