Семья Тибо.Том 1

Она вздрогнула, обернулась. Он стоял перед ней, держа шляпу в руке, и смотрел на неё смиренно и ласково. Лицо скорбное, видно, его измучила совесть, и сейчас оно не вызывало в девушке отвращения, — она почувствовала жалость. Как будто только и ждала случая проявить доброту. Да, она прощала ему.

Она не ответила, но чистосердечно протянула ему свою маленькую руку, затянутую в чёрную перчатку, и он взял её, крепко пожал, не в силах преодолеть волнения, шепнул:

— Благодарю. — И удалился.

Прошло несколько минут. Николь не двинулась с места. Раздумывала о том, что, пожалуй, так лучше из-за тёти Терезы и что она расскажет жениху о трогательной этой сцене. Пассажиры шли и шли, задевали её вещами. Наконец поезд тронулся. Толчок вывел её из оцепенения. Она вернулась в купе. Чужие люди заняли свободные места. А в глубине дядя Жером удобно уселся против г‑жи де Фонтанен, просунув руку в подвесной ремень, повернув голову так, чтоб удобнее было любоваться пейзажем, и уписывал бутерброд с ветчиной.

VIII

Весь вечер Жак восстанавливал в памяти слово за словом разговор с Женни. Он и не пытался разобраться, отчего же так неотвязно преследует его это воспоминание, но отрешиться от него не мог; и ночью он не раз просыпался и возвращался мыслью к нему с неиссякаемой, нетускнеющей радостью. Поэтому велико было его разочарование, когда, придя на следующее утро на теннисную площадку, он не увидел девушку.

Его пригласили сразиться, и отказываться не захотелось; играл он скверно, то и дело поглядывал на дорожку у входа. Время шло. Женни всё не появлялась. Он улизнул, как только удалось. Он уже не надеялся на встречу, но ещё не отчаивался.

И вдруг увидел Даниэля, бросился к нему.

— А Женни? — спросил он, ничуть не удивляясь встрече.

— Сегодня утром она играть не будет. Ты что, уже уходишь? Я тебя провожу. Я в Мезоне со вчерашнего вечера… Да, так вот, — продолжал он, когда они вышли из клуба, — маме пришлось уехать, — она попросила меня переночевать здесь, чтобы Женни не оставалась ночью одна, ведь дом стоит так уединённо… Новая выходка моего папаши. Бедная мама ни в чём не может ему отказать.

Он задумался с озабоченным видом, но через миг, поразмыслив, уже улыбался: он не задерживался на том, что было ему тягостно.

— Ну а ты-то как? — спросил он, глядя на Жака ласково и сочувственно. — Знаешь, я много раздумывал о твоём «Негаданном признании». Право, мне это начинает нравиться. И чем больше думаю, тем больше нравится. Неожиданная психологическая глубина, грубоватая, да местами и темноватая. Но сама идея превосходна, и оба персонажа, во всяком случае, правдивы и свежи.

— Нет, Даниэль, — прервал его Жак с раздражением, которое не мог сдержать, — не суди обо мне по этой чепухе. Во-первых, слог мерзостный! Напыщенно, тяжеловесно, многословно! — Он с яростью подумал: «Атавизм…» — Да и содержание, — продолжал он, — ещё слишком условно, надуманно… Нутро человечье… Эх, да я-то хорошо вижу, что надо было сделать, но…

И, резко оборвав фразу, замолчал.

— А что ты пишешь сейчас? Начал что-нибудь новое?

— Да.

Жак почувствовал, что краснеет, неизвестно почему, и продолжал:

— А главное — я отдыхаю. Я и сам не подозревал, что так устал от целого года зубрёжки. И к тому же я только что поженил беднягу Батенкура. Предатель!

— Женни мне рассказала, — заметил Даниэль.

Жак снова покраснел. Сначала — мгновенное огорчение: значит, их вчерашняя беседа уже не была как бы тайной между ними; чуть погодя — живая радость: значит, она придавала разговору какую-то цену, значит, он так запомнился ей, что она в тот же вечер пересказала его брату.

— Давай спустимся к реке, по дороге поболтаем, — предложил он, беря Даниэля под руку.

— Не могу, старина. Возвращаюсь в Париж поездом час двадцать. Понимаешь, я готов быть сторожевым псом ночью, но днём…

Его улыбка ясно говорила о том, какого рода дела призывают его в Париж, она резнула Жака, и он отнял руку.

— А знаешь что? — продолжал Даниэль, чтобы рассеять набежавшую тучку. — Идём к нам, вместе позавтракаем. Доставь удовольствие Женни.

Жак потупился, чтобы скрыть смятение, вновь охватившее его. Он сделал вид, будто колеблется, но ведь отец ещё не вернулся, и можно не являться к трапезе. И его охватила такая радость, что он сам удивился. Он тотчас же обуздал её и ответил:

— Пожалуй. Успею сбегать предупредить домашних. Ступай вперёд. Я тебя быстро догоню.

Несколько минут спустя он увидел своего друга — тот ждал его, лёжа в траве у Замка.

— Хорошо-то как! — крикнул ему Даниэль, подставляя ноги под солнечные лучи. — А как чудесен парк нынче утром! Тебе повезло — живёшь в таком обрамлении!

— Живи и ты так — от тебя одного зависит, — возразил Жак.

Даниэль поднялся.

— Э, да я и сам знаю, — уступчиво ответил он с мечтательным и чуть озорным выражением лица. — Но я — не то что ты… Ну, дружище, — сказал он, приближаясь и меняя тон, — кажется, у меня завязывается чудесный роман!

— Зеленоглазая крошка?

— Зеленоглазая?

— Та, что была в баре Пакмель.

Даниэль остановился, посмотрел куда-то вдаль невидящим взглядом, и странная улыбка мелькнула на его губах.