Он вернулся, сел, вертя письмо в руках. «Завтра или послезавтра». Он разобрал дату на штемпеле и высчитал: письмо ждало его два с лишним года. Бедняжка Крикри! Что же с ней сталось? Что подумала она о его молчании? Что с ребёнком? Он задавал себе все эти вопросы без особого волнения, а выражение сострадания, безотчётно появившееся на его лице, было всего лишь данью условностям. Однако в его памяти всё явственнее вырисовывалось, смущая его душу, маленькое, застенчивое, пугливое существо, невинные глаза, детский ротик…
Крикри… Да, как он с ней познакомился? Ах да, у Ноэми — она вывезла девочку из Бретани. Ну, а потом? Он смутно припомнил гостиницу где-то на окраине города, куда он поселил её недели на две. А почему он её бросил?.. Он ясно вспомнил их встречу года два спустя, во время отъезда Ноэми, и ясно представил себе мансарду, где она жила, — служила где-то горничной, вспомнил, как он поднимался к ней под вечер, затем меблированные комнаты на улице Ришелье, куда он водворил её, — страсть его продолжалась месяца два-три, пожалуй, даже больше?
Он перечитал записку, проверил дату. Знакомый пыл обуял его, затуманил глаза. Он встал, выпил стакан воды, опустил письмо в карман и, держа в руках извещение из банка, отправился к жене.
Часом позже он сел в поезд и поехал в Париж.
В десять часов утра он вышел из вокзала Сен-Лазар, окунулся в ласковые лучи сентябрьского солнца, испытывая какое-то радостное головокружение. Он направился к банку, потоптался у окошечка, потом расписался в получении денег и, положив банкноты в бумажник, вскочил в ждавшее такси с таким чувством, будто на этот раз он навсегда выбрался из мрака, в котором пребывал последние недели, воскрес к жизни.
Колеся по Парижу от консьержа к консьержу, он, даже не успев позавтракать, предпринял ряд сложных и вначале бесплодных попыток, которые около двух часов пополудни, привели его к некой Барбен, именовавшейся также мадам Жюжю. Дома он её не застал. Но горничная, молоденькая и болтливая, заявила, что она хорошо знает мадемуазель Ле Га, а иначе говоря — мадемуазель Ринетту.
— Но только в гостинице, где она снимает комнату, мадемуазель бывает не иначе как по средам, в свободный день, — пояснила она.
Жером покраснел, но зато всё для него сразу прояснилось.
— Ясно, мне это известно, — произнёс он с усмешкой человека осведомлённого. — Вот поэтому-то мне и нужен её второй адрес.
Они посмотрели друг на друга, как два товарища. «А ведь она недурна», — мелькнуло в голове у Жерома. Но тут же он решил думать только о Крикри.
— Это на Стокгольмской улице, — улыбаясь, сказала девушка.
Жером отправился туда. Выйдя из такси, он быстро нашёл нужный ему дом. И какая-то неотвязная мягкая грусть, — он ещё не признался себе в ней, но ему уже приходилось с нею бороться, — вытеснила все другие чувства, волновавшие его с самого утра.
Когда он вошёл и яркий дневной свет сменился искусственным сумраком, стало ещё тоскливее. Его провели в «японскую» комнату, в которой от Японии был только дешёвый веер, приколотый на стене над изголовьем кровати; он стоял, держа шляпу в руке, в какой-то развязной позе и со всех сторон видел своё отражение в безжалостных зеркалах; тогда он присел на краешек дивана. Наконец дверь с шумом распахнулась, появилась девушка в сиренево-розовой тунике и сразу остановилась как вкопанная.
— Ой… — воскликнула она.
И он подумал, что девушка ошиблась комнатой. Но она невнятно выговорила, отступая к двери, которую машинально захлопнула, войдя в комнату:
— Это вы?
Он всё ещё не узнавал её.
— Ты ли это, Крикри?
Не сводя глаз с Жерома, словно ожидая, что он вот-вот выхватит из кармана оружие, Ринетта протянула руку к кровати, сорвала покрывало и завернулась в него.
— В чём дело? Кто вас послал ко мне? — спросила она.
Напрасно он искал на красивом, немного одутловатом лице этой накрашенной, коротко остриженной девушки детские черты Крикри; даже свежий крестьянский голос стал уже совсем иным.
— Что вам от меня надо? — повторила она.
— Захотелось повидаться с тобой, Крикри.
Он говорил мягко. Она неправильно поняла его и с минуту колебалась; потом отвела от него взгляд и, очевидно, примирилась с обстоятельствами.
— Дело ваше, — ответила она.
И, не снимая покрывала, в которое завернулась, но слегка приоткрыв грудь и руки, она подошла к дивану и села.
— Кто послал вас? — снова спросила она, опустив голову.
Он не понял вопроса. Стоя перед ней в замешательстве, он объяснил, что после долгого пребывания за границей вернулся во Францию и вот нашёл её письмо.
— Моё письмо? — переспросила она, подняв ресницы.
Он узнал блеск её серо-зелёных глаз, по-прежнему таких ясных. Протянул ей конверт, она взяла его, как-то оторопев, и стала рассматривать.
— Правильно! — проговорила она, бросив на Жерома недобрый взгляд. Подержав письмо в руке, она покачала головой и продолжала: — Ловко! Даже не ответили мне.
— Да ведь я только сегодня утром распечатал твоё письмо, Крикри!
— Всё равно, могли бы мне ответить, — стояла она на своём, упрямо тряся головой.
Он терпеливо повторил.