Семья Тибо.Том 1

Они были одни на пустынном берегу, с глазу на глаз с бегущей водой, одни под мглистым небом, в котором угасал закат; прямо перед ними, раскачивая сухие камыши, болтался на волне привязанный цепью ялик.

Но им предстоял ещё немалый путь, не сидеть же здесь вечно.

— О чём ты думаешь? Отчего плачешь? — спросил Антуан, заставляя мальчика поднять голову.

Жак ещё крепче прижался к нему.

Антуан силился припомнить, какие именно слова вызвали этот приступ слёз.

— Ты потому плачешь, что я напомнил тебе о твоих обычных прогулках?

— Да, — признался малыш, чтобы хоть что-то сказать.

— Но почему? — настаивал Антуан. — Где вы гуляете по воскресеньям?

Никакого ответа.

— Ты не любишь гулять с Артюром?

— Нет.

— Почему ты не скажешь об этом? Если тебе нравился старый дядюшка Леон, нетрудно будет добиться…

— Ах, нет! — прервал его Жак с неожиданной яростью.

Он выпрямился, лицо его выражало такую непримиримую, такую необычайную для него ненависть, что Антуан был потрясён.

Словно не в силах усидеть на месте, Жак вскочил и большими шагами устремился вперёд, увлекая за собой брата. Он ничего не говорил, и через несколько минут Антуан, хотя он и боялся снова сказать что-нибудь невпопад, счёл за благо решительно вскрыть нарыв и заговорил твёрдым тоном:

— Значит, ты и с дядюшкой Леоном не любил гулять?

Широко раскрыв глаза, сжав зубы, Жак продолжал идти, не произнося ни слова.

— А посмотреть на него — он так хорошо к тебе относится, этот дядюшка Леон… — рискнул ещё раз Антуан.

Никакого ответа. Он испугался, что Жак снова спрячется в свою раковину; попытался было взять мальчика за руку, но тот вырвался и почти побежал. Антуан шагал за ним в полной растерянности, не зная, как вернуть его доверие, но тут Жак вдруг всхлипнул, замедлил шаг и, не оборачиваясь, заплакал.

— Не говори об этом, Антуан, не говори никому… С дядюшкой Леоном я не гулял, почти совсем не гулял…

Он умолк. Антуан открыл было рот, чтобы расспросить его подробнее, но каким-то чутьём понял, что лучше промолчать. В самом деле, Жак продолжал дрожащим хриплым голосом:

— В первые дни, да… На прогулке-то он и начал… рассказывать мне всякие вещи. И книги мне стал давать, — я просто поверить не мог, что такие бывают! А потом предложил отправлять мои письма, если я захочу… тогда-то я и написал Даниэлю. Потому что я тебе соврал: я ему писал… Но у меня не было денег на марки. Тогда… нет, ты не знаешь… Он увидел, что я немного умею рисовать. Догадываешься, в чём дело?.. Он стал говорить, что нужно делать. За это он купил мне марку для письма к Даниэлю. Но вечером он показал мои рисунки надзирателям, и они стали требовать новых рисунков, ещё более замысловатых. И дядюшка Леон совсем перестал стесняться и уже больше со мной не гулял. Вместо того чтобы идти в поля, он вёл меня задами, мимо колонии, через деревню… За нами увязывались мальчишки… Переулком, с чёрного хода, мы заходили в харчевню. Он там пил, играл в карты и бог знает чем ещё занимался, а меня на всё это время прятали… в прачечной… под старое одеяло…

— Как прятали?

— Так… в пустой прачечной… запирали на ключ… на два часа…

— Но зачем?

— Не знаю. Наверно, хозяева боялись. Один раз, когда в прачечной сушилось бельё, меня спрятали в коридоре. Трактирщица сказала… сказала… — Он зарыдал.

— Что же она сказала?

— Она сказала: «Никогда не знаешь, что ещё выкинет это воровское…»

Он рыдал так сильно, что не мог продолжать.

— Воровское? — повторил Антуан, наклоняясь к нему.

— «…воровское… отродье…» — договорил наконец мальчик и зарыдал ещё горше.

Антуан слушал; желание узнать, что произошло дальше, оказалось на минуту сильнее, чем жалость.

— Ну?.. — торопил он. — Говори же!

Жак вдруг застыл на месте и ухватился за руку старшего брата.

— Антуан, Антуан! — крикнул он. — Поклянись мне, что ты ничего не скажешь! Поклянись! Если папа узнает, он… Ведь папа любит меня, это его огорчит. Он не виноват, что мы с ним по-разному смотрим на жизнь… — И вдруг взмолился: — Ах, Антуан, но уж ты… Не покидай, не покидай меня, Антуан!

— Да нет, мой малыш, да нет же, поверь, я ведь с тобой… Я никому ничего не скажу, сделаю всё так, как ты захочешь. Но только расскажи мне всё до конца.

И, видя, что Жак не решается продолжать, спросил:

— Он тебя бил?

— Кто?

— Дядюшка Леон.

— Да нет!

Жак был так удивлён, что даже улыбнулся сквозь слёзы.

— Тебя никто не бьёт?

— Нет же.

— Правда? Никогда, никто?

— Никто!

— Ну, рассказывай дальше.

Молчание.

— А новый, Артюр? Он тоже нехорош?

Жак покачал головой.

— В чём же дело? Тоже ходит в кафе?

— Нет.

— Ах, так! Значит, с ним ты гуляешь?

— Да.

— Тогда что же тебе не нравится? Он с тобою груб?

— Нет.

— Так что же? Ты не любишь его?

— Нет.

— Почему?

— Потому.

Антуан не знал, о чём спрашивать дальше.

— Но какого чёрта ты не пожалуешься? — начал он снова. — Почему не расскажешь обо всём директору?

Дрожа всем телом, Жак прильнул к Антуану.

— Нет, нет… Антуан, ты ведь поклялся, правда? Поклялся, что никому не скажешь, — умолял он. — Ничего, ничего, никому!

— Да, да, я сделаю, как ты просишь. Я хочу только знать: почему ты не пожаловался директору на дядюшку Леона?