Семья Тибо.Том 1

Прошло полчаса; рука Жака разжалась; он больше не плакал, только дышал тяжело. Постепенно дыхание стало ровнее, он задремал. Антуан не шевелился, не решаясь уйти. С тревогой думал он о будущем малыша. Подождав ещё с полчаса, он на цыпочках вышел, оставив приоткрытой дверь.

На другой день, когда Антуан уходил из дому, Жак ещё спал — или притворялся, что спит.

Они встретились наверху, за семейным столом. У Жака было утомлённое лицо, в уголках рта залегла презрительная складка, он держался с видом непризнанного маленького гения. За весь обед он ни разу не взглянул на Антуана; он отвергал даже жалость. Антуан это понял. Впрочем, ему и самому не улыбалось говорить о Лизбет.

Их жизнь снова вошла в привычную колею, словно ничего и не произошло.

X

Однажды вечером, перед ужином, разбирая свежую почту, Антуан с удивлением обнаружил адресованный ему конверт, в котором оказалось запечатанное письмо на имя брата. Почерк был ему незнаком, но Жак был рядом, и Антуану не хотелось показывать Жаку, что он колеблется.

— Это тебе, — сказал он.

Жак ринулся к нему и залился румянцем. Антуан, листавший какой-то издательский каталог, не глядя, протянул ему конверт. Подняв голову, он увидел, что Жак сунул письмо в карман. Их глаза встретились; во взгляде Жака был вызов.

— Почему ты так на меня смотришь? — сказал Жак. — Разве я не имею права получать письма?

Ни слова не говоря, Антуан взглянул на брата, повернулся спиной и вышел из комнаты.

За ужином он беседовал с г‑ном Тибо и ни разу не обратился к Жаку. Потом, как всегда, они спустились вдвоём к себе, но не обменялись ни словом. Антуан ушёл в свою комнату, но едва успел сесть за стол, как без стука вошёл Жак, с дерзким видом шагнул к нему и швырнул на стол распечатанное письмо.

— Раз уж ты следишь за моей перепиской!

Не читая, Антуан сложил листок и протянул брату. Жак не взял, — тогда он разжал пальцы, и письмо упало на ковёр. Жак подобрал его и сунул в карман.

— Зачем же было напускать на себя такой грозный вид? — спросил он с усмешкой.

Антуан пожал плечами.

— И вообще, если хочешь знать, это мне надоело! — продолжал Жак, повышая вдруг голос. — Я уже не ребёнок… Я хочу… я имею право…

Внимательный и спокойный взгляд Антуана выводил его из себя.

— Говорю тебе, мне это надоело! — заорал он.

— Что именно?

— Всё.

Его лицо утратило всякую привлекательность; выпученные глаза, оттопыренные уши, открытый рот придавали ему глупый вид; он всё больше краснел.

— Кстати сказать, это письмо попало сюда просто по ошибке! Я велел писать мне до востребования! Там я буду, по крайней мере, получать письма, какие захочу, и не обязан буду ни перед кем отчитываться!

Антуан глядел на него по-прежнему молча. Молчание было ему выгодно, оно помогало скрыть замешательство: никогда ещё мальчик не разговаривал с ним в таком тоне.

— Во-первых, я хочу встретиться с Фонтаненом, слышишь? Никто не может мне помешать!

Антуана вдруг осенило: почерк из серой тетради! Несмотря на свои обещания, Жак переписывается с Фонтаненом. А г‑жа де Фонтанен знает об этом? Неужто она разрешает эту тайную переписку? Антуану впервые приходилось брать на себя отцовскую роль; со дня на день могло случиться, что он окажется перед г‑ном Тибо в том самом положении, в каком сейчас находился перед ним Жак. Всё переворачивалось вверх дном.

— Значит, ты писал Даниэлю? — спросил он, нахмурясь.

Жак дерзко глянул на него и утвердительно кивнул.

— И ничего мне не сказал?

— Ну и что же? — ответил тот.

Антуан еле удержался, чтоб не влепить наглецу пощёчину. Он сжал кулаки. Спор принимал опасный оборот, можно было испортить всё, что налаживалось с таким трудом.

— Убирайся вон! — сказал он, делая вид, что все эти препирательства его утомили. — Ты сегодня сам не знаешь, что говоришь.

— Я говорю… Я говорю, что мне это надоело! — крикнул Жак и топнул ногой. — Я больше не ребёнок. Я хочу бывать у кого мне заблагорассудится. Мне надоело так жить. Я хочу видеть Фонтанена, потому что Фонтанен мой друг. Я написал ему об этом. Я знаю, что делаю. Я назначил ему свидание. Можешь сказать об этом… кому угодно. Мне надоело, надоело, надоело!

Он топал ногами; казалось, не осталось в нём ничего, кроме ненависти и возмущения.

То, чего он не говорил и о чём Антуан не в состоянии был догадаться, заключалось в одном: после отъезда Лизбет бедный мальчуган ощутил в душе такую пустоту и такую тяжесть, что он не смог не поддаться потребности поведать юному существу тайну своей юности и, более того, разделить с Даниэлем мучившее его бремя. В своём восторженном одиночестве он заранее пережил сладкие часы всеобъемлющей дружбы, когда он умолит друга тоже любить Лизбет, а Лизбет — дозволить Даниэлю взять на себя половину этой любви.

— Я сказал тебе, чтобы ты убирался, — повторил Антуан, всячески стараясь показать свою невозмутимость и наслаждаясь превосходством над братом. — Мы ещё об этом поговорим, когда ты немного успокоишься.

— Подлец! — взревел Жак, окончательно выведенный из себя его бесстрастностью. — Надзиратель!

И вылетел, хлопнув дверью.