Семья Тибо.Том 1

Антуан вскочил, запер дверь на ключ и рухнул в кресло. Он побледнел от бешенства.

«Надзиратель! Болван. Надзиратель. Он мне за это заплатит. Если он думает, что может себе позволить… Он ошибается! Вечер пропал, работать я уже всё равно не смогу. Он мне за это заплатит. За мой утраченный покой. Какую глупость я совершил! И всё ради этого малолетнего болвана! Надзиратель! Чем больше для них делаешь… Болван — это я: трачу на него время, труд. Но довольно. У меня своя жизнь, свои экзамены. И не этому болвану…» Не в силах усидеть на месте, он принялся бегать по комнате. Вдруг он увидел себя беседующим с г‑жой де Фонтанен, и лицо ею приняло выражение твёрдое и разочарованное: «Я сделал всё, что было в моих силах. Пытался действовать лаской, любовью. Предоставил ему полную свободу. И вот вам. Поверьте, есть такие натуры, с которыми ничего не поделать. У общества имеется лишь одно средство оградить себя от них — не давать им совершать преступления. Не зря ведь исправительные колонии именуются Учреждениями социальной профилактики…»

Услышав шорох, словно заскреблась мышь, он обернулся. Под запертую дверь скользнула записка.

«Извини за надзирателя. Я уже успокоился. Впусти меня, пожалуйста».

Антуан невольно улыбнулся. Ощутив внезапный прилив нежности, он, не раздумывая, подошёл к двери и отпер её. Жак стоял в ожидании, опустив руки. Он был ещё так взвинчен, что, потупившись, кусал губы, чтобы не расхохотаться. Антуан напустил на себя недовольный, высокомерный вид и вернулся к письменному столу.

— Мне надо работать, — сказал он сухо. — Я и так сегодня потерял из-за тебя достаточно времени. Чего ты хочешь?

Жак поднял смеющиеся глаза и посмотрел на него в упор.

— Я хочу повидать Даниэля, — объявил он.

Наступило недолгое молчание.

— Ты ведь знаешь, что отец против этого, — начал Антуан. — И я не поленился растолковать тебе, почему. Помнишь? В тот день мы с тобою условились, что ты примешь это как свершившийся факт и не станешь предпринимать никаких попыток возобновить отношения с Фонтаненами. Я поверил твоему слову. И вот результат. Ты меня обманул — при первом удобном случае нарушил уговор. Больше я тебе не верю.

Жак всхлипнул.

— Не говори так, Антуан. Совсем всё не так. Ты не знаешь. Конечно, я виноват. Не нужно было писать, не поговорив с тобой. Но это потому, что тогда мне пришлось бы рассказать тебе ещё об одной вещи, а я не мог. — И добавил шёпотом: — Лизбет…

— Не о том речь… — прервал его Антуан, не желая выслушивать признания, которые смутили бы его больше, чем брата. И, чтобы заставить Жака переменить тему, сказал: — Я согласен ещё на одну попытку, но уже на последнюю: ты должен мне обещать…

— Нет, Антуан, я не могу тебе обещать не видеться с Даниэлем. Лучше ты обещай мне, что позволишь мне его увидеть. Выслушай меня, Антуан, не сердись. Говорю тебе, как перед богом, что ничего не буду больше от тебя скрывать. Но я хочу увидеться с Даниэлем — и не хочу этого делать без твоего ведома. Наверно, и он не захочет. Я его просил, чтобы он писал мне до востребования, а он не пожелал. Послушай, что он пишет: «Зачем же до востребования? Нам скрывать нечего. Твой брат всегда был на нашей стороне. Эти несколько строк я пишу на его имя, чтобы он тебе их передал». А в конце письма отказывается от встречи, которую я назначил ему за Пантеоном: «Я рассказал об этом маме. Гораздо было бы проще, если бы ты пришёл к нам в самое ближайшее время и провёл у нас воскресенье. Маме вы оба нравитесь, твой брат и ты, и она поручает мне передать вам приглашение». Видишь, какой он честный. Папе это всё неизвестно, он заранее его осуждает; и на папу я даже не очень сержусь, но ведь ты, Антуан, совсем не такой. Ты знаешь Даниэля, понимаешь его, видел его мать; у тебя нет никаких оснований относиться к нему, как папа. Тебе бы только радоваться, что у меня такой друг. Я так долго был один! Прости, я говорю не о тебе, ты понимаешь. Но одно дело ты, другое — Даниэль. Ведь есть же у тебя друзья твоего возраста, правда? И ты знаешь, что это такое — иметь настоящего друга.