Семья Тибо.Том 1

Госпожа де Фонтанен смотрела на него с волнением.

— Погодите, — живо сказал он, — теперь я доскажу вам, чем это кончилось. — Его лицо дёргалось; костлявые пальцы, лежавшие на спинке стула, внезапно переплелись. — Он думал, бедняга, что оставляет им счастье и увозит с собою всё злобное и дурное; но тут-то и скрыта тайна господня: злое осталось там, с ними. Они посмеялись над ним. Они изменили Духу. Приняли жертву его со слезами, но в сердце своём они глумились над ним. Распространяли о нём ложь по всему gentry.[28] Пускали по рукам его письма. Обратили против него его мнимую покладистость. Заявили даже, что он оставил жену без единого пенни, чтобы жениться в Европе на другой женщине. Чего только не наговорили они! И обманом добились обвинительного приговора против него в деле о разводе.

Он на секунду опустил веки, издал хриплый кудахчущий звук, встал и аккуратно поставил стул на прежнее место. Выражение муки бесследно исчезло с его лица.

— Так вот, — снова заговорил он, наклоняясь к неподвижно застывшей г‑же де Фонтанен, — такова Любовь, и так непреложно прощение, что если бы сейчас, вот в эту минуту, эта дорогая мне коварная женщина вдруг пришла и сказала: «Джеймс, я возвращаюсь ныне под ваш кров. Вы снова станете моим бесправным рабом. Когда мне взбредёт в голову, я снова посмеюсь над вами…» — так вот, я ответил бы ей: «Придите, возьмите то малое, что есть у меня. Я благодарю бога за ваше возвращение. И приложу такие великие усилия, чтобы быть по-настоящему добрым в ваших глазах, что и вы тоже станете доброй: ибо Зла не существует». Да, в самом деле, dear, если когда-нибудь моя Долли придёт ко мне, чтобы просить приюта, именно так я и поступлю. И я не скажу ей: «Долли, я вас прощаю», — но только: «Да хранит вас Христос!» И слова мои не канут в пустоту, ибо Добро — единственная в мире сила, способная противостоять Отрицанию!

Он умолк, скрестил руки, схватил в горсть свой угловатый подбородок и закончил певучим голосом проповедника:

— Так же должны поступить и вы, госпожа Фонтанен. Ибо вы любите это существо всей вашей любовью, а Любовь — это Праведность. Христос сказал: «Если праведность ваша не превзойдёт праведности книжников и фарисеев, то вы не войдёте в Царство Небесное».

Несчастная женщина покачала головой.

— Вы его не знаете, Джеймс, — прошептала она. — Нельзя дышать одним воздухом с ним. Он всюду приносит зло. Он опять разрушил бы наше счастье. Заразил бы детей.

— Когда Христос прикоснулся рукой к язве прокажённого, не рука Христова стала заразной, но прокажённый очистился.

— Вы говорите, что я люблю его, — нет, это неправда! Я слишком хорошо его знаю. Знаю, чего стоят все его обещания. Я слишком часто прощала.

— Когда Пётр спросил Христа, сколько раз прощать брату своему, до семи ли раз, Христос отвечал: «Не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз».

— Говорю вам, Джеймс, вы не знаете его!

— Но кто вправе думать: «Я знаю брата своего»? Христос сказал: «Я не сужу никого». А я, Грегори, говорю: тот, кто живёт жизнью греховной, не смущаясь и не сокрушаясь в сердце своём, тот ещё далёк от часа истины; но близок к часу истины тот, кто плачет оттого, что его жизнь греховна. Я говорю вам, что он раскаялся, у него был лик праведника.

— Вы не знаете всего, Джеймс. Спросите у него, как он поступил, когда этой женщине пришлось бежать в Бельгию, спасаясь от преследования кредиторов. Она уехала с другим; он всё бросил, кинулся за ними следом, пошёл на всё. Служил два месяца билетёром в театре, где она пела! Говорю вам, это срам. Она продолжала жить со своим скрипачом — он и с этим мирился, приходил к ним обедать, музицировал с любовником своей любовницы. Лик праведника! Вам его не понять. Теперь он в Париже, теперь он кается, твердит, что бросил эту женщину, что не желает больше её видеть. Зачем же он платит её долги, если не для того, чтобы опять её к себе привязать? Ведь он удовлетворяет претензии всех кредиторов Ноэми, одного за другим. Да, вот почему он сейчас в Париже! И чьими деньгами он им платит? Моими и моих детей. Знаете, что он сделал три недели назад? Заложил наш участок в Мезон-Лаффите, чтобы швырнуть двадцать пять тысяч франков одному кредитору Ноэми, который начал терять терпение!