Семья Тибо. Том 2

— Ведь существует Россия! — прервал Ричардли. — А затем есть Германия. Предположим на минуту, что Австрия нападает на Сербию; и предположим, — это маловероятно, но всё-таки возможно, — что вмешается Россия. Русская мобилизация повлечёт за собой мобилизацию в Германии, за которой автоматически последует мобилизация во Франции. Вся прелестная система их союзов заработает сама по себе… А это значит, что австро-сербская война способна вызвать всеобщий конфликт. — Он посмотрел на Жака и улыбнулся. — Однако, старина, Германия знает это лучше, чем мы с тобой. По-твоему, предоставляя австрийскому правительству свободу действий, Германия согласится рисковать европейской войной? Нет! Подумайте хорошенько… Риск таков, что Германия должна помешать Австрии действовать.

Мускулы на лице Жака напряглись.

— Постойте, — повторил он. — Это как раз то самое, из-за чего Хозмер поднял тревогу. Есть, оказывается, все основания думать, что Германия уже оказала поддержку Австрии.

Мейнестрель вздрогнул. Он не спускал глаз с Жака.

— Вот каким образом, — продолжал Жак, — происходили события, — если верить Хозмеру… По-видимому, вначале, на первых заседаниях после убийства, Берхтольд натолкнулся в Вене на сопротивление с двух сторон: со стороны венгерского министра Тиссы, человека осторожного, врага насильственных методов, и со стороны императора. Да, Франц-Иосиф как будто не решался дать согласие; он хотел прежде всего узнать, что думает Вильгельм Второй. Между тем кайзер собирался отправиться в плавание. Нельзя было терять ни минуты. И потому представляется вероятным, что между четвёртым и седьмым июля Берхтольд нашёл возможность посоветоваться с кайзером и его канцлером и добился согласия Германии…

— Всё это лишь предположения… — произнёс Ричардли.

— Конечно, — Ответил Жак. — но этим предположениям придаёт вероятность то, что произошло в Вене за последние пять дней. Подумайте хорошенько. За последнюю неделю даже в ближайшем окружении Берхтольда ещё не было, кажется, принято определённых решений; не скрывали, что император и даже Берхтольд опасаются прямого противодействия со стороны Германии. И вдруг седьмого июля всё изменилось. В этот день (в прошлый вторник) срочно созвали большой государственный совет, настоящий военный совет. Как будто вдруг руки у них оказались развязанными… Что говорилось в совете — об этом двое суток хранилось молчание. Но позавчера просочились первые слухи: слишком много людей оказалось посвящено в тайну в результате различных распоряжений, отданных после совета. К тому же у Хозмера в Вене превосходная агентура; Хозмер всегда узнаёт всё!… На заседании совета Берхтольд занял новую позицию: он вёл себя в точности так, как если бы уже имел в кармане формальное обязательство Германии поддержать всеми средствами карательную экспедицию против Сербии. И он хладнокровно предложил своим коллегам настоящий план войны,

который оспаривал только Тисса. Что план Берхтольда есть действительно план войны, доказывает то, что Тисса призывал своих коллег удовлетвориться лишь унижением Сербии; он считал вполне достаточным одержать блестящую дипломатическую победу. Однако весь совет восстал против него, и в конце концов он уступил: присоединился к общему мнению… Ещё того чище: Хозмер уверяет, что в то самое утро министры цинически рассуждали, не следует ли немедленно объявить мобилизацию. И если они этого не сделали, то лишь потому, что нашли более удобным перед лицом других держав сбросить маску лишь в последний момент… Но несомненно одно: план Берхтольда и генерального штаба был принят… Каковы детали этого плана? Конечно, это узнать непросто… Но всё-таки кое-что уже известно: например, что был отдан приказ начать все военные приготовления, какие можно осуществить, не привлекая особого внимания; что на австро-сербской границе войска прикрытия стоят наготове и в течение нескольких часов могут под любым предлогом оккупировать Белград! — Он быстро провёл рукой по волосам. — А чтобы закончить, вот вам слова, которые якобы произнёс один из сотрудников начальника генерального штаба, пресловутого Гетцендорфа; возможно, что это всего лишь хвастовство старого солдафона, но проливающее свет на настроения австрийских правителей. Он будто бы заявил в узком кругу: «Европа в один из ближайших дней станет пред свершившимся фактом».

XI

Жак замолчал, и тотчас же все взоры устремились на Пилота.

Он застыл, скрестив руки; его неподвижные зрачки блестели.

Долгая минута прошла в молчании. Одни и те же опасения, а главное, растерянность искажали лица присутствующих.

Наконец Митгерг резко нарушил тишину:

— Unglaublich…

Наступила новая пауза.

Затем Ричардли пробормотал:

— Если действительно за всем этим стоит Германия!…

Пилот обратил на него свой острый взгляд, но тот, казалось, не заметил этого. Губы Пилота разжались и издали невнятный звук. Лишь Альфреда, не перестававшая следить за ним, поняла: «Преждевременно!»

Она вздрогнула и инстинктивно прижалась к плечу Патерсона.