Семья Тибо. Том 2

Англичанин окинул молодую женщину быстрым взглядом. Но она опустила голову, видимо, уклоняясь от всяких вопросов.

Впрочем, она была бы в большом затруднении, если бы Пат попросил её объяснить своё состояние. В самом деле, в этот вечер война впервые перестала быть для неё абстракцией и представилась её воображению с полной отчётливостью во всей своей кровавой реальности. Но не разоблачения Жака вызвали дрожь у Альфреды, а произнесённое Мейнестрелем слово «преждевременно». Почему? Эта мысль не могла захватить её врасплох. Она знала убеждение Пилота: «Революция может возникнуть лишь в результате бурного кризиса; война при современном положении Европы есть наиболее вероятный повод для кризиса; но если это произойдёт, то пролетариат, недостаточно подготовленный, не будет способен превратить империалистическую войну в революцию». Потрясла ли Альфреду именно та мысль, что если социализм и в самом деле не подготовлен, то война окажется всего лишь бесплодной бойней? Или самый тон, каким было произнесено слово — «преждевременно». Но что нового могло быть для неё в этом тоне? Разве она с давних пор не привыкла к бесстрастию своего Пилота? (Однажды она с невольным удивлением сказала ему: «Ты относишься к войне, как христиане к смерти: у них мысль настолько устремлена к тому, что будет потом, что они забывают обо всех ужасах агонии…» Он ответил, смеясь: «Для врача, девочка, муки родов — в порядке вещей».) Она даже восхищалась — хоть иногда и страдала от неё — этой сознательной отрешённостью, достигнутой путём постоянных тяжких усилий человеком, чьи человеческие слабости она знала лучше, чем кто-либо иной, это было как, бы лишним доказательством его превосходства. И её всегда волновала мысль, что за этим чудовищным «обесчеловечением», в сущности, скрывались в высшей степени человеческие мотивы: стремление лучше служить человечеству, лучше работать над разрушением современного общества ради будущего прекрасного мира… Почему же она вздрогнула? Она не могла этого объяснить… Она подняла свои длинные ресницы, и её взгляд, скользнув поверх Патерсона, упал на Мейнестреля с выражением доверия. «Терпение, — подумала она. — Он ещё ничего не сказал. Он скажет. И снова всё станет ясно, всё будет справедливо и хорошо!».

— Что австрийский и германский Militarismus хотят войны, в это я верю, — продолжал Митгерг, покачивая взъерошенной головой. — И что с милитаристами заодно многие германские правители, и тяжёлая индустрия, и Крупп, и все сторонники «Drang nach Osten» — да, в это я тоже могу поверить. Но правящие классы в целом — нет! Они испугаются. У них большое влияние. Они не допустят. Они скажут правительствам: «Остановитесь! Это безумие! Если вы подожжёте этот динамит, то сами тоже взлетите на воздух!»

— Однако, Митгерг, — сказал Жак, — если действительно существует общность взглядов между правителями и военными партиями, то что может сделать оппозиция со стороны твоих правящих классов? А эта общность взглядов, по сведениям Хозмера…

— Никто не берёт под сомнение эти сведения, — прервал Ричардли. — Но единственное, что можно сейчас утверждать, — это то, что существует угроза войны. Не больше… А что в действительности скрывается за этой угрозой? Бесповоротное стремление к войне? Или какие-нибудь новые комбинации германских министерских канцелярий?

— Я не верю в возможность войны, — флегматично заявил Патерсон. — Вы забыли о моей старой Англии! Никогда она не согласится допустить, чтобы Тройственный союз одержал верх в Европе… — Он улыбнулся. — Она сохраняет спокойствие, моя старая Англия. Вот о ней и забывают! Но она смотрит, она слушает и наблюдает; и если дело пойдёт не так, как ей нужно, она внезапно встанет во весь рост!… У неё ещё крепкие мускулы, вы знаете! Она их упражняет каждое утро, эта милая старушка…

Жак заговорил нетерпеливо и взволнованно:

— Факт налицо! Что бы там ни было — стремление к войне или желание запугать, — Европа уже завтра встанет перед грозной опасностью! Ну, а мы, что должны делать мы? Я думаю так же, как и Хозмер. Перед этой, угрозой мы должны занять определённую позицию. Мы должны как можно скорее подготовить контрнаступление!

— Да, да, правильно! — воскликнул Митгерг.

Жак обернулся к Мейнестрелю, но не мог поймать его взгляда. Он вопросительно взглянул на Ричардли, тот сделал утвердительный знак:

— Согласен!

Ричардли отказывался верить в опасность войны. Тем не менее он не отрицал, что Европа глубоко потрясена этой внезапной угрозой; и он тотчас же определил, какие выгоды может извлечь из этого потрясения Интернационал, чтобы объединить все оппозиционные силы и внедрить в сознание масс революционные идеи.

Жак продолжал: