Серафимо-Дивеевские предания

Я никому тогда не рассказала о том, что произошло со мной, даже матери, чтобы не расстраивать ее больное: сердце, но жизнь моя круто изменилась. Заработав деньги, я вернулась домой, и мы счастливо прожили пять лет. После смерти же ее я твердо решила уйти в монастырь, но какой — не знала, а тут как раз подошло открытие мощей преподобного Серафима. Собралась я в Саров, горячо молилась у гроба угодника Божия, прося его помощи, а на обратном пути заехала в Дивеево, да и зашла к блаженной Паше, а она, как увидела меня, как закричит: «Где была до сих пор, где шатаешься, ее тут ждут, ждут, а она все шатается невесть где!» — да палкой все мне грозит.

Поняла я, грешная, что здесь мой удел, и осталась в Дивееве.

Во все время рассказа лицо матушки меняло свое выражение, слезы текли из глаз, она переживала свое прошлое столь же живо, как настоящее. С не меньшим вниманием слушали и мы эту повесть о душе человеческой, столь дивно ведомой и охраняемой Промыслом Божиим.

Дни мелькали один за другим, и вот уже незаметно прошла неделя, как мы в Дивееве. Жили мы, окруженные любовью, радушием, неподдельным гостеприимством, упиваясь благоуханием святыни благодатного Дивеева.

Когда же в Саров?

Было решено, что завтра уж непременно направим свой путь туда, однако случилось одно обстоятельство, задержавшее на один день нашу поездку.

Совершенно неожиданно для меня приехал мой друг детства, наместник Киево-Печерской лавры архимандрит Гермоген со своим келейником В. Встреча была очень радостной. К сожалению, он располагал только сутками свободного времени.

После прощальных визитов к матушке-игумении и казначее мы вместе с ним и данной ему для сопровождения монахиней отправились для поклонения святыням. На этот раз, кроме осмотренного нами ранее, удалось видеть в алтаре и ризнице собора замечательную художественную утварь, пожертвованную многими почитателями преподобного Серафима.

Отсюда мы последовали в храм в честь Тихвинской иконы Богоматери. В нем собрано очень много известных и почитаемых икон Богоматери. Храм этот во время нашего пребывания был закрыт, и только изредка в нем совершал богослужения епископ Серафим, бывший пока здесь в почетной ссылке, глубоко духовный и светлый облик которого нельзя никогда забыть. Для обычных же паломников храм не открывали. Таково было предписание власти. Затем мы направились в кладбищенскую Преображенскую церковь. Несмотря на свой более чем скромный вид, она таила в себе много дорогих святынь, и, прежде всего, алтарем этого храма служила Дальняя пустынька преподобного.

Внутри храма были витрины, где сохранялись личные вещи преподобного. Вот его мантия, лапти, топорик, большой крест, который преподобный всегда носил на груди, Евангелие, слегка обгоревшее в момент его кончины.

Нам открыли витрину, и мы могли непосредственно приложиться к этим вещественным памятникам жизни угодника Божия.

Затем матушка ввела нас в алтарь. В одном углу его лежал обрубок того дерева, которое преклонилось некогда по молитве преподобного, в другом углу — остаток камня, на котором преподобный молился в течение 1000 дней и ночей.

Он был уже значительно уменьшенных размеров по сравнению с первоначальным его видом, так как верующие разбирали его по кусочкам.

Затем матушка подвела нас к маленькому, незаметному на вид столику, стоявшему за алтарем, и сказала:

— Это тоже наша великая святыня. На этом столике в течение всей жизни преподобного стоял образ «Умиление», и на него же склонилась глава преподобного в момент его кончины.

Затем она выдвинула из столика небольшой ящик и добавила:

— А это шапочка преподобного, которую он почти не снимал с головы в последние годы своей жизни, а это вот его поручи.

Шапочка была темная, на желтого цвета подкладке, а поручи зеленого бархата с потемневшими от времени золотыми позументами. С великим благоговением приложились мы к этим святыням. Очевидно, было что-то такое в наших глазах, что матушка совершенно неожиданно вынула ножницы и отрезала по маленькому кусочку от подкладки и, выдернув по ниточке из поручей, раздала их нам.

О, как я благодарил тогда Господа и преподобного Серафима за этот дар мне, грешному, и благословлял промыслительный приезд моего друга, без которого вряд ли мог получить столь драгоценную святыню.

И доселе в кресте с мощами преподобного Серафима, полученными уже значительно позже, хранятся эти святыни у меня как самое дорогое, что может быть на свете.

Когда мы возвращались домой, навстречу нам опять попался Гриша. На этот раз он улыбался и, указывая пальцем на юного келейника о. Гермогена, тогда совсем еще не инока и в светской одежде, громко сказал: «Ага, диакон, ага, диакон», — и побежал дальше.

Отец архимандрит спешил и поехал в Саров лошадьми. Я же решил со своим другом обязательно идти в Саров и обратно пешком, и только искали мы попутчика. Мать Киприана, узнав о нашем желании идти в Саров пешком, вполне одобрила этот план.