Читаем Сердце королевы полностью

Сердце королевы

«Да, – ответила Файер. – Хотя с тобой было бы нелегко, ибо ты сильна. Ты этого не знаешь, но твой недружелюбный прием нас очень к тебе расположил, Биттерблу. Мы и надеялись, что ты будешь сильной».

– Вы говорите, что не хотите отнимать у нас разум. Ни у меня, ни у моего народа.

«Я здесь не за этим», – сказала Файер.

– А вы сделаете для меня кое-что, если я попрошу?

«Зависит от того, о чем попросишь».

– Матушка сказала, что мне хватит сил. – По коже Биттерблу побежали мурашки. – Мне было десять лет, нас преследовал Лек, и мама встала передо мной на колени посреди поля, прямо в снег. И дала мне нож, и сказала, что мне хватит сил пережить грядущее. Сказала, что у меня сердце и разум королевы. – Биттерблу спрятала лицо от Файер, всего на миг, потому что это было тяжело. Говорить правду вслух было тяжело. – Я хочу, чтобы у меня были сердце и разум королевы, – прошептала она. – Больше всего на свете хочу. Но я просто притворяюсь. У меня не выходит найти в себе это чувство.

Файер задумчиво поглядела на нее:

«Ты хочешь, чтобы я его поискала».

– Я лишь хочу знать, – сказала Биттерблу. – Знать, что оно там есть. Это было бы для меня великим утешением.

«Я уже сейчас могу сказать, что оно там есть».

– Правда? – прошептала Биттерблу.

«Королева Биттерблу, – сказала Файер, – позволь мне поделиться с тобой ощущением твоей силы».

Файер захватила ее разум, и Биттерблу будто оказалась у себя в спальне, истерзанная рыданиями и скорбью.

– Я что-то не чувствую особенной силы, – призналась она.

«Погоди, – сказала Файер, все так же стоя рядом с нею на коленях посреди библиотеки. – Будь терпеливей».

Она сидела у себя в спальне, истерзанная рыданиями и скорбью. Она была напугана и уверена, что не справится с тем, что ждет впереди. Она стыдилась своих ошибок. Она была совсем маленькой, и ей надоело, что ее бросают. Она гневалась на людей, которые всё уходили, уходили и уходили. Тосковала по человеку на мосту, который сначала предал, а потом покинул ее, и по юноше на том же мосту, который – она отчего-то это знала – будет следующим, кто ее покинет.

Потом что-то в комнате начало меняться. Сами чувства не изменились, но Биттерблу словно заключила их в себе. Она была больше чем чувства, она держала чувства в объятиях, ласково нашептывала им слова утешения. Она была самой спальней. Комната дышала, золото стен светилось жизнью, алые и золотые звезды на потолке были настоящими. Она была больше, чем комната; она была коридором, гостиной и комнатой Хильды. Хильда сидела у себя, усталая, обеспокоенная; пальцы, державшие вязанье, крутил ревматизм, и Биттерблу обняла, утешила и ее тоже, облегчила боль в руках. И продолжила расти. Она была коридорами, что шли вокруг покоев, и обнимала лионидских стражников, охраняющих ее дверь. Она была кабинетами и башней, она заключила в объятия всех слуг, всех, кто был сломлен, напуган и одинок. Она была нижними этажами, и маленькими двориками, и главным двором, и библиотекой, где собралось столько ее друзей, где очутились люди из совсем других краев. Узнать, что на свете существует еще одна страна, – это же изумительно! И люди, явившиеся оттуда, сидели у нее в библиотеке, и Биттерблу была так велика, что сумела вместить в себя это изумление до конца. И среди прочих обнять и своих друзей, ощутить всю сложность того, что они чувствуют друг к другу – Катса и По, Катса и Гиддон, Раффин и Банн, Гиддон и По. Всю сложность ее собственных чувств. Она была главным двором, где шумела вода и на стекла падал снег. Она была галереей искусств, где пряталась Хава и где творения Белламью стояли памятником чему-то, что оказалось сильнее жестокости ее отца. Она была кухней, в которой с неумолчным гулом кипела работа, и конюшнями, где зимнее солнце полировало дерево, а кони фыркали, откидывая гривы с глаз, и залами, где упражнялись в боевом мастерстве взмокшие воины, и оружейной, и кузницей, и двором ремесленников, где трудились мастера, – и всех этих людей она держала в объятиях. Она была землей, стенами и мостами, где прятался Сапфир и где Тиэль разбил ей сердце.

Она увидела себя на снегу посреди моста – крохотную, плачущую, сломленную. Она чувствовала всех до единого в замке и в городе. И каждого из них она могла обнять, каждого утешить. Она была огромной и мудрой; она искрилась от любви. Она потянулась к крошечной фигурке на мосту и заключила в объятия ее разбитое сердце.