Сердце на двоих

- Но вы уже сделали это, - воскликнул он. Дыхание его успокоилось, но в глазах по-прежнему бушевала страсть, а тело было столь напряженным, готовым к атаке, что Корделия не смела шелохнуться. - Вы первая коснулись меня, вспомните? Разве это не зов? Как еще истолковать ваш жест? Да и важно ли, что говорит женщина. Важнее то, что читаешь в ее глазах, в дрожи тела. И тело ваше и глаза умоляли меня: вперед! А теперь я не пойму: либо вы динамите, либо вы девственница, либо и то и другое.

- Я не динамлю, а что до остального, то это не ваше дело! - воскликнула она.

- Чуть было не стало и моим, так? - проговорил Гиль вкрадчиво. Предупреждаю тебя, малышка. Если еще когда-либо возникнет такая же ситуация, сразу определи тот порог, на котором решила остановиться. Сегодня я сдержал себя. Но в следующий раз не удержусь.

Щеки Корделии стали багровыми от стыда. - Следующего раза не будет, прошептала она в бешенстве.

Он застыл в безмятежной позе, глядя на нее задумчиво и даже с жалостью; легкая, отстраненная улыбка стала возникать в уголках рта. Мрачный, неумолимый, желанный мужчина - она хотела бы наброситься на него с кулаками, но нельзя - любой контакт между ними может кончиться только одним.

- Нет, дорогая, следующий раз будет, - сказал он совсем бесстрастно, как говорят о чем-то раз и навсегда установленном, как ведут обычный разговор на будничную тему. Как будто речь шла не о самом насущном и интимном из того, что может быть между мужчиной и женщиной. - Однажды ты придешь ко мне, Корделия, по доброй воле, готовая отдаться. Даже стремясь отдаться. Я знаю это. - Он пожал плечами. - Но вот захочу ли я взять тебя тогда? В, этом и состоит риск твоего нынешнего решения. А до тех пор... - и он снова неопределенно пожал плечами.

Корделия яростно затрясла головой, умом не желая верить его пророчеству, хотя все тело ее кричало об обратном.

- Вы варвар, - выпалила она под конец. - Я было засомневалась в этом, стала надеяться, что в вас есть что-то доброе. Спасибо же вам, что вы объяснили мне, как я была права в своей прежней оценке!

Его улыбка оставалась прежней, а в глазах плясали издевательские огоньки.

- Не за что, - бросил он небрежно, - ей-богу, не стоит благодарности.

Глава 7

Рождественская неделя прошла почти без снега. Но дни стояли солнечные, холодные, по утрам ощущался мороз, а ночью на город глядело безоблачное, искрящееся звездами небо. В один из праздничных дней Корделия сходила к друзьям на вечеринку, но само Рождество провела, как и рассчитывала, в одиночестве.

Ей в самом деле хотелось побыть одной, посвятив этот день памяти отца, делая именно то, что они делали вместе, когда он был жив. Приготовила цыпленка - как раз на одиночную трапезу, - гарниром определив свежую зелень и жареную картошку, тщательно сервировала стол и в завершение поставила на него полбутылки вина. Открыла и разложила подарки, послушала речь королевы и невзначай уснула у телевизора, когда по нему шел фильм, который показывали чуть ли не каждое Рождество. Корделия помнила диалоги из него почти наизусть. Засыпая, она как бы прощалась с самой собой, прежней, чувствуя, что в будущем и ее жизнь, и сама она станут иными.

Многое ведь уже изменилось. Ибо Гиль Монтеро по-прежнему разрушал ее покой. Нет, он не сидел за ее столом. Но его издевающийся голос звучал в ее ушах. И в те минуты, когда ей верилось, что она уже освободилась от навязчивых дум о нем, память ее вдруг взрывалась и извергала его глаза, лицо, интонации. "Однажды ты придешь ко мне, Корделия, по доброй воле..."

Ну и наглец! Неужели он верит, что она предложит себя? Будет просить его взять ее, овладеть ею? Стать еще одной из его случайных, потом забытых побед? Нет, поклялась она торжественно самой себе. А как, должно быть, повеселился бы, узнай он, насколько она измучена и взволнована этими неотвязными раздумьями. Ей показалось, что она даже слышит этот смех... Странно, что в подобные моменты он перескакивает на испанский...

Она плеснула в бокал изрядную порцию бренди и легла в постель, прихватив с собой книжку с картинами Густава Климта <Густав/>- известный австрийский художник-экспрессионист начала XX века.>, подаренную ей Брюсом. С учетом ее нервного состояния и уже выпитого вина бренди оказалось явным излишеством, и на следующий день она проснулась с чугунной головой. Лучшее средство освежиться - быстрая прогулка по берегу реки, решила она.

В другой раз она прихватила бы с собой этюдник. Но нынче ей не хотелось возиться с красками, и она нашла извинение в холоде: замерзшими руками не порисуешь. Уже во время прогулки она подумала, что после Испании она даже не дотрагивалась до кистей. Преодолевая холод быстрой ходьбой, она грустно размышляла об этом и пришла к утешающему выводу, что ей помешала ее же деловая занятость, в особенности хлопоты по устройству кофейни. И все же она знала если это и правда, то не вся.