Сердце отравителя

Лошади отбивали копытами бешеный ритм, люди вокруг кричали и ругались на идиотов, прущих по главной улице на сумасшедшей скорости.

А я думал о сыре. Вчера я купил здоровенный кусок и оставил в гостинице. Возвращаться мы туда вряд ли рискнем, тем более что все ценные вещи припрятаны не там. А вот за сыр обидно.

Занятная, однако, особенность разума — отгораживаться от любой мысли, способной причинить боль, перескакивая на обыденные вещи.

Вдобавок меня до зубовного скрежета злил тот факт, что я даже не знаю, куда мы едем. Вернее, куда едет Нин-джэ, потому что мне оставалось либо следовать за ней, либо уносить ноги собственной дорогой. А расставаться вот так просто я был определенно не согласен.

Вот и стоило проявлять чудеса магии, опрокидывая целый отряд из слаженных связок, чтобы потом все равно тащиться в хвосте побега, молясь, чтобы до крайности посредственная лошадь не поломала ноги и не закончила мою прекрасную жизнь ударом о какое-нибудь ведро с помоями. Тут главное — не думать о том, что Нин-джэ прокладывает нам безопасный путь к отступлению буквально на ощупь.

Ли Нин

Это даже не походило на дурной сон. Просто потому, что ни один сон не способен насытить воображение таким количеством деталей. Мои сны всегда были путаными, мутноватыми, в то время как реальность била наотмашь со всей возможной резкостью.

Самой только и оставалось дивиться, с какой легкостью я поверила в, казалось бы, бредовую версию. Ведь ничего же толком не произошло, вернее, могло произойти что угодно. В бою могло почудиться, бурлящая в жилах кровь и не такие глупости сознанию подкидывает.

И все же я не сомневалась. Наверное, потому, что какая-то частица меня предполагала, искала подтверждение того, что именно он виновен в моем воскрешении. Что именно он не смог, не смирился, посмел влезть руками в святая святых, саму смерть, чтобы не дать мне покоиться с миром.

Можно было бы посмеяться, да только не тянуло. Четверть часа назад все, о чем я думала, — это необходимость вырваться из окружения и спастись, сейчас же о преследователях я настолько забыла, что даже не удивилась, осознав, что за нами никто не мчится. Оно, собственно, к лучшему, да и как иначе?

Осознав, что конь подо мной идет крайне неровно — в смысле, еще хуже, чем вначале, — я замедлила его. А через сотню метров и вовсе спешилась и шмыгнула в узкий переулок, отпустив одуревшее животное в свободный шаг по улице. Вряд ли надолго, кляча ни к черту, но дареному коню в зубы не смотрят, в этом городе даже вывешенные на окно старые носки воруют, не то что бесхозный скот.

Этот район я знала, но, наученная горьким опытом, поостереглась нырять в самые потайные щели и лазы, придерживаясь узких улочек и проходимых закутков.

Я не видела Ворона, но буквально чувствовала кожей его присутствие, беззвучными шагами сбивающее ритм сердца. Он упорно шел за мной, а я упорно не знала, что сказать, когда мне все же придется остановиться.

В голове все смешалось. В такой ситуации мне следовало ждать от себя вспышки злости, страха, ненависти, радости, на худой конец. Хоть чего-то. Но за первым ошеломлением пришла звенящая пустота, не дающая почувствовать вообще ничего.

Будто в забытьи я полубегом добралась до края города и, ведомая той частью мозга, что отвечала за остатки рациональности, свернула к заброшенным сараям. Ни одни кусты не скроют тебя от случайных глаз лучше самой плохонькой стены, ни один дом не даст столько же путей к отступлению, сколько дырявый со всех сторон хлев.

Застыв посреди пропахшего сыростью и плесенью сарая, я чувствовала себя так, будто передо мной разверзлась пропасть, в которую мне вот-вот придется прыгнуть.

Я и прыгнула, прикрыв глаза и тихо позвав:

— Ильян.

Вот и все. До этой секунды можно было открещиваться от очевидного, но произнесенное вслух имя будто разбило вдребезги хрупкий шар спокойствия, которым я себя окружила.

Он вынырнул из полумрака и подошел, не отрывая взгляда от моего лица. Морок стек с него, меняя уже привычное лицо Ворона на искаженную копию того Ильяна, которого я помнила. В целом он не так уж сильно изменился, наверное, разве что кожа стала грубее и скулы заострились. И, конечно, седина состарила юное лицо. А в остальном… демоны в глазах остались те же самые. Как, как я могла не узнать их раньше?! Только потому, что не ждала? Или не хотела? Почему?!

— Здравствуй, Нин-джэ.

«Здравствуй, ночь. Темная, бездонная и жаждущая. Моя ночь».

Глава 32

Ян

Я ждал удара, она молчала. Кажется, весь запал ее ушел на то, чтобы просто произнести мое имя.

Удивительно неприятное, надо сказать, чувство.

Что делать с ее гневом, я примерно представлял. Для начала его нужно пережить, зато потом все по накатанной.

А вот к необходимости начинать этот разговор первым меня жизнь не готовила. Как вообще заговорить, когда она застыла посреди прогнившего амбара, примерзла ледяной статуей и даже смотрит в стену мимо меня, будто надеясь, что я развоплощусь, как положено дурному видению.

— Нин…

Все же ударила. Так же безмолвно взмахнула рукой, и мощный поток энергии отбросил меня на пару шагов назад.