Сердце отравителя

— Что толку в несбывшемся прошлом, — оборвала я его сентенции. — Уходи.

Гнала, потому что его голос жег, словно горячий металл. Раскаленное серебро, льющееся на открытую рану. Я не хотела его видеть. Не хотела слышать. И до ужаса, до крика желала, чтобы он остался еще хоть ненадолго.

— И не подумаю! — ожидаемо вызверился мальчишка. — Почему тебе вечно жаль того, чего не стоит жалеть?! Почему всех, но не меня ты готова простить за любую гадость?!

— Я жалею. Очень. Того малыша, которого когда-то бросили и обманули, мне жалко.

— Я в твоей жалости не нуждаюсь!

— А при чем здесь ты? Тебя мне жалеть не нужно, ты вырос, ты сильный и сам можешь за себя постоять, тебе ничья жалость не нужна.

Моя логика, кажется, ненадолго сбила Ильяна с толку. Он замолчал. Впрочем, как всегда, ненадолго.

— Что ты там твердила про откат для того, кто проклял твоего дружка? Хочешь еще раз убедиться, что все твои книжные теории — чушь на конопляном масле? Так посмотри сюда! Это мне дал сам глава гильдии наемников. Я проверил, штучка прекрасно перенаправит откат с меня на какого-то невезучего колдунишку в горах. Можешь за него не переживать — этот чокнутый старик ловил по деревням детей и ел их. Так что гордись мной — служу делу справедливости!

Он растянул ворот рубашки и вытащил наружу большой круглый медальон на цепочке. Я как раз открыла глаза, чтобы это увидеть. Холодная дрожь прошибла с головы до пят, как только мои глаза разобрали в полутьме, какими знаками испещрен серебристый диск.

Идиот!

Этот медальон действительно выглядел так, словно должен был снять откат. Снаружи. Только вот на самом деле он служил совсем другому делу: концентрировал все отсроченные последствия именно на Ильяне, чтобы сжечь в огне вернувшегося проклятия не только его тело, но и душу. И уничтожать обманную дрянь было уже поздно…

Зеленоватая тень моей силы метнулась из угла так быстро, что он не успел отреагировать. И в следующее мгновение уже хрипел, сдавленный, словно в тисках, в переплетении светящихся граней.

Я медленно встала, подошла ближе, почти вплотную, чтобы глаза в глаза. Так же медленно подняла руку и положила ладонь ему на грудь, прямо на защитный амулет. Чуть сжала пальцы, погладила. А потом резко скрутила цепочку так, что она впилась ему в шею, больно и остро.

— Смотри и запоминай, идиот. — Магическая структура медальона, повинуясь проявляющему заклинанию, вспыхнула у него перед глазами.

Говорить Ильян не мог, пережатое гранями горло издавало только сипение, хотя он не задыхался. Но все равно парень зло прищурился и попытался выплюнуть что-то едко-презрительное на тему «чего я там не видел».

— Глубже смотри, неуч. — Цепочка в очередной раз больно натянулась, царапая шею. А перед лицом магическая схема словно разворачивалась в пространстве, проявляясь все новыми блоками, на этот раз незнакомыми.

— Запомнил? Впрочем, если нет, значит, твои ум и память сильно преувеличены.

Я отпустила медальон, погасила схему и брезгливо оттолкнула мальчишку от себя и от решетки. Развернулась и отошла на прежнее место. Кое-как приладила цепи — надо было и дальше делать вид, будто они могут меня удержать. Сжимавшие тело парня грани почти сразу истончились и исчезли. Ильян схватился одной рукой за горло, другой за решетку, чтобы не упасть, и тяжело закашлялся. Сквозь его судорожные всхлипы мой голос звучал тихо, но отчетливо:

— Искать значение символов будешь сам, если хочешь жить. Как и правду о твоем проклятии. Много нового узнаешь, если постараешься.

— Слушаюсь, Нин-джэ, — несмотря на ошеломление, в голосе Ильяна опять прорезалась его всегдашняя издевка.

— Пошел вон. И больше никогда не используй незнакомый ритуал, пока не узнаешь точно, кто, когда, при каких обстоятельствах и зачем его придумал. Иначе сдохнешь гораздо раньше, чем тебя повесят за все хорошее.

— Благодарю, джэ. — Отдышавшийся гаденыш шутовски поклонился. И схлопотал такую ментальную затрещину, что пробкой вылетел из узкого коридора, ведущего к моей камере. А тяжелая дверь после этого захлопнулась намертво, не пуская его обратно.

Горечь вырвалась слезами и тихим воем. Хотелось биться о стену, хотелось… Какой же идиот!

Что ж ты натворил, глупый, злой мальчишка!

И что мне теперь делать? Как… как тебя спасти?! Я все еще хочу этого. Я, наверное, сошла с ума.

Ну что же. Значит, так тому и быть. Смерть — она никогда не бывает просто так, сама для себя. Она всегда для жизни, для того, что придет следом и вырастет на этом месте.

Значит, то, что осталось после того, как сломалось и сгорело все, что еще несколько часов назад было мной, тоже не должно пропасть без толку.

Когда я это поняла, стало… спокойно. Даже боль втоптанной в грязь и кровь души словно отодвинулась, обещая скорое облегчение. Боль исчезнет, когда нечему станет болеть. Это просто и правильно, можно выдохнуть, привычно и тренированно отодвинуть эмоции и подумать.

Подумать, как использовать то, что от меня осталось.