Осознание полного бессилия пронзило меня. Я не могла подойти к нему, не могла обнять, даже обратиться к нему с самыми простыми словами утешения.
Комизар так и подался вперед – он явно заметил реакцию Рейфа.
– Эмиссару, кажется, небезразлична королева?
Рейф поднял на него прозрачные, как стекло, глаза.
– Она была тихой женщиной, – ответил он. – Не такой, как…
Он глубоко вздохнул и глотнул из кружки эля.
– Не такой, как этот равнодушный ублюдок, с которым она связалась? Такие обычно особенно живучи.
В ответ глаза Рейфа блеснули сталью.
– Да, – произнес он с жуткой ухмылкой, – но даже самые живучие рано или поздно умирают.
– Будем надеяться, что это произойдет скорее рано, чем поздно, и мы с вашим принцем сможем заключить договор.
– Долго это не продлится, – уверил его Рейф, – вы можете на это твердо рассчитывать. Принц, возможно, даже поможет событиям развиваться быстрее.
– Сын, не знающий жалости? – в голосе Комизара послышалось восхищение.
– Твердый в своем решении.
Комизар кивнул, определенно одобряя решимость принца и несостоявшееся пока отцеубийство, и снова заговорил.
– Надеюсь, очень твердый, ведь от этого зависит и твоя судьба. Время бежит, а я по-прежнему испытываю неприязнь к дворцовым интригам. Я радушно принимаю у себя эмиссара, но не бескорыстно. За гостеприимство придется заплатить. Так или иначе.
Рейф хладнокровно улыбнулся.
– Не стоит беспокоиться на этот счет. Ваши усилия будут щедро оплачены.
– Что ж, прекрасно, – ответил Комизар так радостно, будто ему посулили несметные сокровища, и дал знак слугам убирать со стола блюда. Тут же, чуть ли не тем же движением, он велел подать еще вина. Слуги забегали, на столах появились драгоценные выдержанные вина из виноградников Морригана, те, которыми прежде никого не угощали, разве что кто-то из наместников получал бутылку-другую в дар. Я прикусила губу, поняв, что это означает.
Но все обернулось еще хуже, чем я предполагала, – Комизар настоял, чтобы я сама объявила новость.
– Наша принцесса тоже хочет кое о чем вам сообщить.
Комизар глядел на меня выжидательно, безжизненными, как будто выточенными из камня, глазами.
У меня обмякли и подкосились ноги. Словно я только что прошла тысячу миль, выбилась из сил, а теперь мне приказывали идти дальше. Я не могла этого сделать. Не хотела даже попытаться, не хотела думать, к чему это приведет. В изнеможении я прикрыла глаза, но в груди еще теплился огонек, не давая себя погасить.
Когда я открыла глаза, оказалось, что все лица обращены ко мне – и мраморный взгляд Комизара тоже. Он сам захотел этой женитьбы, которая, по его словам, несла мне освобождение, однако свобода в его понимании означала также и власть – но он не мог допустить даже мысли о том, чтобы разделить ее с кем-то.
Я медлила, и взгляд Комизара изменился, стал пронзительным. Требовательным.
Наверное, это и положило конец моим сомнениям.
Я протянула руку, погладила его по щеке, прислушалась к удивленному шепоту при виде столь неожиданного проявления нежных чувств, а потом решительно отодвинула стул и забралась на него. Представители кланов и квартальные старшины были посажены за столы в дальнем конце зала. Стоя на стуле, я видела их всех и могла быть уверена, что и они видят и слышат меня.
– Братья мои, – воззвала я, уверенно возвысив голос и не скупясь на велеречивые интонации, которые должны были понравиться Комизару, – настал великий день для меня, и я не сомневаюсь, что вы, услышав мою весть, согласитесь, что это великий день для всех нас. Я в неоплатном долгу перед всеми вами. Вы дали мне кров. Вы приняли меня, протягивали мне чашу танниса, делились теплом своих костров, своих рук, своих надежд. Платье, в котором я красуюсь сегодня, – тоже ваш дар. Я получила больше, чем могла дать, но надеюсь, что скоро смогу отплатить вам за вашу доброту. Сегодня Комизар попросил…
Я выдержала долгую паузу, наблюдая, как люди за столами подались вперед, вытянули шеи и ждали, затаив дыхание, приоткрыв рты, отставив кружки, не сводя с меня глаз. Я затянула молчание ровно настолько, чтобы Комизар увидел и понял, что он не единственный здесь, кто умеет овладеть толпой и приковать к себе общее внимание. Когда наконец даже он чуть шевельнулся, я заговорила снова.