Руки крепко связаны за спиной. Часто моргая, она старалась вернуть ясность зрению. Вокруг было темно, она стояла на коленях. Здесь очень тесно, как… в карете, она в карете. И не одна. Перед ее лицом – бархатные туфли. Не сапоги, а именно туфли. Хотя на дворе зима и много снега. Его обледеневшие комья еще сползали по ее лицу и волосам, превращаясь в теплую воду.
– Сядь, Химера.
Лорин подняла голову. Бархат, еще бархат, черный, глухой, точно ночь, и бордовый, как подсохшая кровь. На толстых пальцах – золотые перстни. Тяжелый браслет на массивном запястье. Еще до того, как увидеть короткую бороду, очерчивающую широкий овал лица и оплывшую шею, мясистый нос и ненавидящий взгляд из-под лоснящихся бровей, Лорин знала, что перед ней Римлянин. Андреа де Маркато. В ее жизни было множество врагов, но все они ненавидели не Химеру, а ее образ, роль, которую пришлось исполнить на очередном задании. Все, кроме Римлянина, который презрение и злобу выливал исключительно на ее бедную голову.
– Ты у меня в гостях, или я у тебя? – спросила Лорин, садясь напротив него. Кое-как об плечо утерла влагу со щеки. Должно быть, она жалко выглядит, как и положено поверженной химере – многоликой твари, в честь которой ей дали имя.
– Скорее, мы оба гости, но у меня больше привилегий, – его широкий рот растянулся в неприятной улыбке. – Откровенно говоря, я давно бы убил тебя, разрубил бы на куски и скормил собакам, чтобы быть уверенным, что ты не сбежишь и не воскреснешь. С исчадьями ада так и следует поступать.
Лорин криво усмехнулась.
– Еще полить святой водой не забудьте. Чтобы наверняка.
Его глаза блеснули, голова надменно приподнялась:
– Но мне велено доставить тебя в Тауэр. Для суда и казни. На площади, а не на задворках темницы. На потеху толпы. Занятно, не так ли? Быдло, которое ты так хотела спасти от нас, будет ликовать в миг твоей смерти.
– Слишком много трагизма! Мне видится иной финал.
Окно скрывала толстая занавеска. Невозможно ничего разобрать. День, раз тонкой полоски света хватает слабо осветить карету, но покинули они Францию или еще нет? Освободить руки не удавалось, запястья ломило и жгло тугой петлей. Пальцы занемели.
– Ты ждешь спасения? – рассмеялся Римлянин. – От мужчины, чей разум околдовала? Соблазн, лишающий разума – вот единственное твоё умение. Но не жди напрасно. Клайв давно опьянен достатком, светскими играми, опиумом и новой пассией. Тот ассасин, что спас тебя из Тауэра, далеко. Его помощники в Лондоне мертвы.
– О, ты мастер вселять надежду, – Лорин незаметно добралась до своего корсета.
Она никогда не затягивала шнур, позволяя предмету гардероба свободно облегать фигуру, а не стягивать ее. Помимо удобства и подвижности это спасало от деформации скелета. В противном случае она бы не могла выполнять поручения Созидателей, где требовалась змеиная пластичность и кошачья ловкость, а порой и грубая сила. И все же на спине, где они причиняли наименьший дискомфорт, были вшиты пластины из китового уса, как и в самых обычных корсетах. И сейчас Лорин подлезла рукой под замявшуюся накидку и добралась до шнуровки. Ногтем поддела шов бюскьерки,[26]
оттягивая полоску ткани, чтобы добраться до острого, как игла, стержня. В другое время эта вещица могла бы сыграть роль оружия или отмычки, как не раз бывало, но сейчас с ее помощью придется разрезать веревку.– Значит, ты прислужник Далтона, а? – Лорин чуть прикусила губу, когда бюск неглубоко вошел в подушечку ее пальца, пронзая кожу. Она не должна ничем выдать себя, иначе умрет, даже не добравшись до Тауэра.
Римлянин с чувством превосходства посмотрел на женщину:
– Ты думала оскорбить меня словом: «прислужник»? Какая примитивность и убогость мышления. Все мы слуги, без исключения, и лишь добровольное признание этого факта возвышает нас над прочими. Служение великой идее – это привилегия избранных.
– Проще говоря, Далтон использовал тебя, чтобы прибрать совет к рукам.
Лорин едва не вскрикнула, когда острый шип вошел под ноготь. На глазах выступили слезы, но Римлянин расценил их как проявление слабости.
– Ты не способна в полной мере осознать происходящее. Я лишь трачу время, говоря с тобой.
Он замолчал и, чуть отодвинув занавеску, устремил взгляд в окно.
«Проклятье!» – Лорин удалось просунуть бюск между пальцами, она как раз начала ковырять веревку, но в полной тишине, когда внимание Римлянина будет сосредоточено на ней и любом постороннем звуке, действовать будет невозможно.
– Ты и так тратишь время, – произнесла она. Сдула прядь волос, упавшую ей на лицо. – Значит, на самом деле это Адам ведет интрижки с политиками? Он планирует воссоздать Эдем там, где больше заплатят?
– Эдем?! Что ты знаешь о нем? – Римлянин снова смотрел на нее, и при этом не видел. Ненависть ослепляла его. – Этот глупец Харди позволил жалкой девчонке узнать о том, что она не способна понять.
– Мир порядка, гармонии и разума, – жестко ответила Лорин, задетая упоминанием имени учителя. – Это не так тяжело понять.