Серебряная клятва

Он вспомнил, как проснулся в спальне терема, словно само тело загорелось. Как подскочил, как вылетел в коридор, а потом на Царев двор и вовремя поймал Лисенка, который пытался тихо, но недостаточно тихо собрать хотя бы дюжину лучших солдат и офицеров. Сначала Янгред решил, что Хельмо умер, потом – что все же начинается бунт, а потом оказалось, что Хайранг ничего и не знает, кроме конечной точки будущего маршрута. И, отбросив порыв придушить его за попытку «Не будить, тебе и так досталось», рявкнув лишь: «Как бы опять не досталось тебе!», он вскоре уже с другими мчался к Озинаре. Чтобы увидеть то, во что до конца не верил до сих пор. Хельмо, израненного, но вроде живого. Тсино, живого и вовсе безусловно. Седого царя, отрешенно глядящего в пустоту. И скелет в богатых украшениях. Видел Янгред и кое-что еще, но признал это, только когда Лисенок, отведя его от столпившихся солдат, с заиканием спросил: «Статуя… она… ходила?» Да, Янгред видел. В мгновение, как они распахнули храмовые двери, как, завидев издали Хинсдро, угрожающе закричали. Каменный исполин, сделав последний шаг по светящейся воде, встал на место и поднял руку с мечом. На другой руке сидела птица. Образ стоял перед глазами и сейчас.

– А все-таки, Тсино, – тихо начал Янгред, взяв царевича за плечи. Тот сначала глядел ясно и невинно, но по тону быстро понял, к чему ведут, и нахохлился. – А ну как Самозванец ты? Или есть здесь какое черное чародейство?

– Ч-че-ер-рное ч-чар-родейство! – передразнил он с улыбочкой: потешался иногда над свергенхаймским акцентом. Мирно возразил: – Не волнуйся. Белее белого. Это правда был Бог, если мне… всем нам… не приснилось. А если приснилось, то все равно чудо.

Янгред его не выпустил. Взял за руки, теплые, худые, вполне себе настоящие. Мальчишка как мальчишка. И ведет себя, как раньше.

– Ну-ка скажи мне, – велел он, – как брата твоего зовут?

– Хельмо-о, – с удовольствием протянул Тсино, хотя это у него уже спрашивали. Зачастил: – А папу Хинсдро, а маму Иланой, а любимую борзую Тиквой, а любимого сокола Огурцом, потому что перья у него, мне кажется, зеленоватые такие…

Янгред нахмурился, легонько тряхнул его. Вроде и хотелось засмеяться, оставить все домыслы, но не выходило. Чудной край – Острара, но чтобы тут кто-то воскресал…

– Хватит мне про перья и огурцы. Скажи что-нибудь, что можешь знать лишь ты.

Тсино засопел, зафыркал не хуже жеребенка: все это они уже проходили. Янгред допытывал и царя, и его, и Хельмо допытал бы, будь тот в сознании. Сам не мог понять, почему сильнее даже, чем к Хинсдро, прицепился к ребенку, может, потому, что его одного видел мертвецом?.. Видимо, царевичу окончательно надоело оправдываться. Он сам поймал руки Янгреда, отпихнул легонько, упер свои в бока и сузил вдруг глаза.

– А слушай-ка… хочешь, скажу то, чего точно никто знать не может? А я знаю, потому что всю ночь, пока в храме не оказался, мертвый рядом с вами летал.

Янгред вздрогнул; Хайранг, который стоял все это время рядом, но не вмешивался и лишь внимательно слушал, – кажется, тоже. А Тсино все смотрел, вызывающе, но без лукавства или злости. И захотелось проверить, захотелось правда что-то окончательно понять.

– Ну давай… – Тон все же выдал некоторую опаску.

Плохая была идея.

– Ты ночь возле Хельмо просидел, – начал Тсино, и Янгред насторожился: ну точно уловка, это царевич просто угадал. – Ты от темных вихрей отбивался, которые тебя заколдовать хотели. – Вспомнился запах гари от волос Хайранга. Невольно сжались кулаки. Но тут Тсино заулыбался, сделал голос слаще, даже понизил и закончил: – А еще ты Хельмо руку целовал. И думал поцеловать его в лоб. Как мой папа. А меня поцелуешь?

Лисенок закашлялся, вытаращился, но смог промолчать. Первым захотелось стукнуть его, царевича – только потом. А он, словно напрашиваясь, добавил:

– И слезы ты еще лил, вот…

– Нет! – Янгред не выдержал. Он точно помнил, слез не было! – Ничего я не…

– Да ладно тебе. – Тсино покровительственно потрепал его по плечу. – Я их тоже лил, когда решил, что он утонул. И не стыжусь. Потому что взрослые мужчины такого уже не стесняются! Не знаю, что за дурак придумал, будто только женщинам можно плакать.

Нет, правда, отвесить бы этому воскресшему смачную оплеуху, даром, что царевич.

– Ох! – только и сказал Янгред, ощущая себя, пожалуй, беспомощным. Он действительно смутился, хоть сквозь землю проваливайся. Вопросы отпали, важнее стало другое: – Так, если кто-то об этом узнает, Тсино, если об этом узнает, например, Хельмо…

– Я могила, – вклинился Лисенок, хотя спрашивали не его. – За пару лишних лесов в моем земельном наделе.

Хорош друг! И что он там такое лепетал про туманные горы без дружбы, про «фон», про прочие глупости? Ему палец в рот не клади. Или вот это он у Янгреда и перенял? Под недобрым взглядом Лисенок лишь усмехнулся, заправляя прядь за ухо.

– Шучу, Янгред. Нет, правда, я хочу должность наместника, не меньше.

– А я хочу отца навестить! – потребовал Тсино, вовремя прерывая их разговор. – Еды ему вон отнесу… поесть же надо.