— Не слишком ли много ты на себя берешь?
— Возможно. — Подхватив свой фонарь, она мягко поднялась с колен, распахнула полог шатра и, пригнувшись, придержала его для Карла. — Идем.
С одной стороны на ее поясе висел широкий короткий меч, с другой — за пояс был заткнут грубо сработанный кремневый пистолет.
— Сейчас иду.
Рука Карла поднялась к груди: проверить, на месте ли паучий амулет, что висел на кожаном шнурке у него на шее.
Это была давняя привычка. Корни ее уходили в те далекие студенческие годы, когда Карл Куллинан вечно все терял — ручки, карандаши, книги, зажигалки, мелочь, ключи исчезали его рук сами собой, будто растворялись в воздухе. Амулет был слишком ценен; он не мог позволить ему стать последней строчкой в списке потерянных им вещей.
— Если увидишь Словотского, скажи, чтобы шел сюда. Пока же распорядись сворачивать лагерь, и пусть твой отряд ждет у своих коней — да передай Рестию, пусть что хочет делает, но чтобы на сей раз лошади молчали — хотя бы ему пришлось для этого перерезать своей дуре кобыле глотку.
— Оседлать тебе коня?
— Оседлай. Только убедись, что подпруги затянуты… а впрочем, не надо. Забудь. — Карл покачал головой. — Лучше я сам займусь Стэком.
Ни к чему заставлять других делать то, что Карл вполне способен выполнить сам.
— Что-нибудь еще?
— М-м-м… скажи Чаку — я хотел бы видеть его, как только он сможет. Все.
Она кивнула и отошла.
Карл сбросил одеяла и быстро оделся, натянув сперва облегающие, как вторая кожа, лосины и плотную нижнюю рубаху. Потом надел грубые кожаные штаны, следом — носки и вбил ноги в тяжелые тесные сапоги с обитыми металлом носами.
Откупорив кувшин с водой, Карл сделал большой глоток, потом плеснул пригоршню себе в лицо и утерся грязным полотенцем. Потом натянул через голову кожаную тунику и затянул на талии пояс с мечом, привычно проверив, легко ли он ходит в ножнах.
Сжав кулаки, воин выпрямился и от
Он нагнулся, вытащил из седельных сумок два пистолета и маленький кожаный кошель. Пистолеты он сунул крест-накрест за перевязь меча, а кошель привязал на тот же пояс справа — к бронзовому колечку. Пару раз проведя пятерней по волосам, Карл задул фонарь и вышел в ночь.
Над головой, в угольно-черном небе, перемигивались тысячи звезд. Огоньки фей разыгрались сегодня. Порой, когда цвета их менялись медленно, их едва можно было отличить от звезд — но этой ночью все было иначе. Повиснув меж лесом и небом, они вспыхивали и погасали, то и дело меняя цвета. Сперва — череда багровых вспышек, потом — бурный рыжий сполох, за ним — переливы желтого, зеленого, море синевы, дошедшее до индиго и погасшее лишь затем, чтобы через мгновение полыхнуть лазурью.
— Яркие сегодня огни, — заметил Веллем. Он точил кинжал, изредка взглядывая на небо. Рука его двигалась плавно, привычно и легко касаясь камнем клинка. — Ужасно яркие.
— Они такие.
— Чувствуешь себя как в Эвеноре. — Он вздохнул. — Непривычно видеть их так далеко на севере.
— Как думаешь, что они такое? — лениво поинтересовался Карл.
— Ничего нового я не скажу, Карл Куллинан. — Веллем пожал плечами. — Могу сказать, как говорят феи: «Порой они есть, а порою их нет». Сегодня они есть. — Он отвернулся, продолжая водить камнем по кинжалу.
Было время, когда более юный, более восторженный Карл Куллинан простоял бы всю ночь, любуясь чистым небом и многоцветьем вспышек во тьме…
Но то время, та молодость, минули. Теперь он просто видел, что небо слишком чисто, а ночь слишком светла, чтобы стать надежным укрывищем как работорговцам, так и людям самого Карла. Плохо — будь сейчас облачнее, ночное зрение шестерки воинов-гномов дало бы Карлову отряду решающий перевес. Карл всегда пользовался любым выпавшим ему преимуществом. Он не видел смысла полагаться лишь на удачу и лишний раз искушать судьбу; и та, и другая и без того слишком часто помогали ему.
Вокруг него по столовой горе сновали люди. Воины снимали лагерь. Одни складывали шатры и собирали скарб; другие в последний раз чистили арбалеты и кремневые ружья; кое-кто нашел пару минут, чтобы осмотреть меч или сделанный Негерой кистень. Кухонные костерки были давно залиты; несколько дымящих углей могли выдать расположение лагеря работорговцам, направляющимся из Пандатавэя на восток — в свои «охотничьи угодья».
Все делали свое дело тихо — лишь изредка кто-нибудь шипел сквозь зубы или бормотал под нос проклятие. Перед боем всегда повисала тишина. К рассвету, даже если в лесу все пойдет как надо, кое-кто наверняка будет ранен — или убит.