Сережа Боръ-Раменскiй

— А! такъ вотъ потому я еще о ней не слыхала. Но… это разорительно. Милая Фима, зачѣмъ? При твоихъ деньгахъ можно было проще.

— Я въ это не вхожу, Вѣра сама, она не маленькая, — сказала Серафима Павловна.

— Конечно, но деньги-то изъ одного кармана; неблагоразумно! Притомъ въ нашемъ свѣтѣ не всѣ богаты — на одной платье стоитъ триста рублей, а на другой пятьдесятъ. Всякая разумная дѣвушка одѣвается по средствамъ, а успѣхъ не зависитъ отъ дороговизны платья.

— Но отъ его изящества зависитъ…

— Едва ли. Надѣнь что хочешь на неуклюжую и дурную — успѣха имѣть не будетъ. Да, да, неразумно столько денегъ тратить.

— Мнѣ братъ далъ, — сказала Вѣра, — чтобы покончить разговоръ, который ее безпокоилъ.

— Развѣ у твоего брата появились золотые пріиски?

— Мама и я, мы въ это не входимъ; онъ очень аккуратный, на себя ничего не тратитъ и отдаетъ все намъ. Отъ продажи имѣній остались маленькія суммы, быть можетъ изъ нихъ; а живемъ мы пенсіей отца.

— Это дѣло житейское, поправимое; отдадимъ, Богъ дастъ, тебя замужъ и его женимъ… Онъ, уменъ, красивъ собою, старое имя, у него все, кромѣ состоянія, возьметъ состояніе за женой.

— Братъ, — сказала Глаша рѣзко, — на деньгахъ не женится.

— А ты, я вижу изъ молодыхъ, да ранняя. Но мнѣ съ тобою нынче говорить не досужно; намъ пора. Поѣдемъ. Вѣра.

— Прощай, Господь съ тобою! Въ добрый часъ! сказала Серафима Павловна растроганнымъ голосомъ.

Она взяла дочь за талію и нѣжно расцѣловала ее. Вѣра тоже поцѣловала мать, но замѣтила:

— Тише, не изомните меня.

— Я тебя ждать не буду, ты, вѣрно, пріѣдешь поздно, — сказала ей мать.

— Какъ случится, — сказала княжна: — если она будетъ имѣть успѣхъ, и ее позовутъ на мазурку и котильонъ, то мы воротимся ужъ утромъ; если же она звана не будетъ, то я не оставлю ее сидѣть въ уголку и привезу домой часа въ два, можетъ-быть и раньше.

— Въ такомъ случаѣ, Вѣра, когда я проснусь, приходи ко мнѣ и все разскажи подробно.

— Непремѣнно, мама.

Вѣра распрощалась и уѣхала. Сердце ея билось; она страшилась своего перваго появленія въ свѣтъ, появленія, котораго ждала съ такимъ нетерпѣніемъ.

На другой день Серафимѣ Павловнѣ не спалось; она проснулась ранехонько и къ удивленію всѣхъ позвонила въ восемь часовъ утра. Одна няня была уже одѣта и на ногахъ и вошла въ комнату.

— Что такъ рано, — спросила она, — не больны ли вы?

— О, нѣтъ! Что ты, няня, накликаешь! Совершенно здорова. мнѣ не спалось; я все думала о Вѣрѣ. Въ которомъ часу она пріѣхала домой?

— Ранехонько! Въ шесть часовъ утра.

— Ну, слава Богу, значитъ веселилась, танцовала. Ахъ, какъ я рада! Лишь только проснется, скажи мнѣ, я тотчасъ приду къ ней.

Но напрасно думала Серафима Павловна скоро удовлетворить свое любопытство. Вѣра спала безпросыпу и проспала почти до сумерекъ. Она проснулась къ самому обѣду, къ пяти часамъ вечера. Серафима Павловна поспѣшила къ дочери, поцѣловала ее, сѣла у ея изголовья и воскликнула:

— Разсказывай все и поподробнѣе!

— Мама, я встану, одѣнусь, приду и все разскажу.

— Нѣтъ! Нѣтъ! Я ждала съ восьми часовъ утра до сихъ поръ; я ждать больше не могу. Сейчасъ разсказывай! Тебѣ подадутъ чай сюда.

Вѣра сѣла на постели и сказала:

— Ну, такъ слушайте! Мы пріѣхали не поздно и не рано. Еще не начинали танцовать, но уже всѣ съѣхались. Ахъ, мама, какъ была убрана лѣстница! Вся въ цвѣтахъ, гостиная залита свѣтомъ! Хозяйки такія привѣтливыя. Спросили, съ кѣмъ я знакома, и меня представили многимъ старымъ дамамъ, и всѣ говорили мнѣ о васъ и объ отцѣ нашемъ и съ такими похвалами и почтеніемъ. Потомъ мнѣ представили кавалеровъ. Именъ я ужъ и не запомню; затѣмъ всѣ пошли въ залу. Заиграли вальсъ. Ахъ, какъ было весело! Ни единой минуты не стояла я на мѣстѣ — меня звали безпрестанно, и тотчасъ всѣ мои танцы были разобраны. Вѣрите, мама, я вальсирую съ однимъ, а два-три другіе уже ожидаютъ меня. Я танцовала безъ устали и себя не помнила отъ удовольствія. Тетушка сказала, что я танцовала прелестно и имѣла блистательный успѣхъ. Всѣ спрашивали, кто я. Но вотъ что всего смѣшнѣе: я пошла выпить чашку чая въ буфетъ, и многія уже пожилыя, очень важныя лица, со звѣздами, мама, и генералы со мною знакомились. Иные оказались сослуживцами отца моего, а другіе просто пожелали со мной познакомиться. Одинъ изъ нихъ, генералъ съ звѣздою, человѣкъ уже лѣтъ сорока пяти, пожалуй и старше, долго говорилъ со мною и потомъ — вообразите! — послѣ ужина позвалъ меня на кругъ вальса. И какъ онъ смѣшно танцуетъ — въ три темпа, старомодно и неловко.

— А я всегда такъ танцовала, — сказала Серафима Павловна. — Кто такой этотъ генералъ?

— Струйскій, мама, изъ Петербурга пріѣхалъ сюда въ гости къ старой теткѣ графини Запольской, генералъ свиты. Онъ такой важный, степенный, всѣ удивились, что онъ танцовать пустился. Надо мною смѣялись, шутили, конечно, а тетушка сказала: онъ выгодный женихъ; ну, тогда и я посмѣялась — я за такого старика не пойду. Впрочемъ, развѣ онъ посватается, потому что сдѣлалъ кругъ вальса?

— Развѣ сорока пяти лѣтъ человѣкъ старикъ? сказала Серафима Павловна. — Твоему отцу было тоже за сорокъ, когда онъ женился.