Сережа Боръ-Раменскiй

— Нѣтъ, — сказалъ Сережа, — это будетъ врозь, а мы хотимъ всѣ вмѣстѣ.

— Въ такомъ случаѣ я не знаю, что предложить; пустите на голоса. Пусть каждый скажетъ, что хочетъ, и рѣшайте по большинству голосовъ.

Тутъ поднялся такой шумъ, что нельзя было ничего разслышать. Сидоръ Осиповичъ добродушно вмѣшался въ дѣтскіе споры и приказалъ всякому принести свое предложеніе и начать баллотировку.

Суматоха, громкіе споры, шумъ и гамъ раздались въ гостиной; пользуясь этимъ, адмиралъ всталъ, потихоньку вышелъ и, не замѣченный никѣмъ, ушелъ домой. Оказалось, что большинство голосовъ досталось предложенію Вани: итти пѣшкомъ въ долину смотрѣть, какъ будутъ ловить рыбу, и пить чай на мельницѣ. Глаша осталась крайне недовольною, и къ ней пристали Анатолій, Сережа, Вѣра, которые подняли бунтъ. Ѳомушка поддразнивалъ.

— Выбрали, такъ выбрали, — говорилъ онъ, — былъ уговоръ: по большинству голосовъ. Я думаю, что именно мой голосъ и перетянулъ.

— Твой голосъ, твой голосъ! воскликнула Глаша задорно.

Анатоль приступилъ къ отцу.

— Папа! Уничтожь эти глупые выборы, — это твоя неудачная затѣя. Я ея не хочу. И Глаша не хочетъ, и Вѣра тоже, — такъ кто же хочетъ?

Въ эту минуту раздался голосъ Серафимы Павловны.

— Вообразите, Antoine ушелъ! Воспользовался суматохой и ушелъ. Кто же меня проводитъ?

— Помилуйте, да мы всѣ проводимъ васъ, не извольте безпокоиться, — сказалъ Ракитинъ.

— Мнѣ пора домой. Antoine одинъ дома. Я не люблю оставлять его одного. Мнѣ надо итти. Ваня мой меня проводитъ.

Ваня взялъ тотчасъ свою соломенную шляпу и подалъ руку матери. Но всѣ Ракитины пошли провожать ее, несмотря на приставанья Анатоля, что надо сперва рѣшить вопросъ. Мать строго посмотрѣла на него и сказала рѣшительно:

— Оставь это! Завтра рѣшайте.

Онъ надулся, отошелъ въ сторону, бормоталъ что-то себѣ подъ носъ и отказался итти провожать Серафиму Павловну. Соня принялась было его уговаривать, но онъ закричалъ на нее:

— Отстань!

Она смутилась и пошла за другими провожать гостью.

На другой день вечеромъ дѣти Ракитины пришли съ гувернанткой Сони, старой француженкой, madame Потье, къ Боръ-Раменскимъ. Анатоль вошелъ прежде всѣхъ, опережая старушку француженку къ крайнему ея неудовольствію. Онъ имѣлъ видъ тріумфатора.

— Рѣшили! закричалъ онъ, едва кланяясь. — Рѣшили! Мысль принадлежитъ мнѣ!

— Что такое? въ одинъ голосъ сказали Боръ-Раменскіе.

— Мысль богатая! Я уже распорядился и приказалъ всѣмъ собираться.

— Да что вы рѣшили? мы не знаемъ, — сказали Сережа и Глаша въ одинъ голосъ.

— Ѣхать на телѣгахъ въ нашъ боръ ночью, добраться до поляны и освѣтить ее бенгальскимъ огнемъ. Мы возьмемъ чай, ужинъ и заберемъ дворню. Они всѣ будутъ очень рады поѣсть, попить и попѣть; а есть изъ нихъ такіе, которые славно поютъ залихватскія пѣсни.

— Vous avez dit. Зали… Залих-ват-скія? Что это такое? сказала Серафима Павловна съ удивленіемъ и недовѣрчивостью, подозрѣвая въ этомъ, для нея неизвѣстномъ, словѣ что-нибудь неладное.

— Лихія, — пояснилъ Степанъ Михайловичъ.

— И папа и мама поѣдутъ съ нами. Какъ весело! сказала Соня. — Сережа, Ваня, вѣдь мы еще ни разу не были ночью въ лѣсу.

— А я былъ, — сказалъ Ваня вполголоса, — одинъ разъ, прошлымъ лѣтомъ. Жутко было, но хорошо. Лѣсъ стоитъ такой чудный, и будто не лѣсъ и не деревья — не то призраки, не то великаны. Очень жутко…

— Ну, это твои чудачества! воскликнулъ Анатоль: — а ты говори дѣло, — согласны? Конечно, согласны!

— Я иду! закричалъ Сережа съ азартомъ и увлеченіемъ, но вдругъ глаза его встрѣтились съ глазами Вани, и онъ поспѣшилъ прибавить: — если папа и мама позволятъ.

— Что вы скажете? спросилъ безцеремонно Анатоль. Ѳомушка находился также въ возбужденномъ состояніи и жарко объяснялъ что-то Вѣрѣ, а Глаша, слушая его, припрыгивала, всплескивала руками и издавала какія-то неопредѣленныя восклицанія.

— Папа! Папа! обступили всѣ дѣти адмирала.

— Мальчики могутъ итти или ѣхать; только не сломать себѣ шею впотьмахъ. Ночи ужъ темныя, и мѣсяца нѣтъ. Глупо возвратиться съ прогулки инвалидомъ. Запрягите смирныхъ лошадей.

Глаша при этихъ словахъ вся вспыхнула: она наклонилась къ Сонѣ и шепнула ей:

— Проси за насъ. Ты слышала, отецъ сказалъ только о мальчикахъ. Избѣгай отказа. Если онъ скажетъ: нѣтъ, то всему конецъ, его ужъ никто не уломаетъ.

Соня подошла къ адмиралу съ умильнымъ личикомъ и умоляющимъ взоромъ. Она заглянула ему въ глаза и сказала:

— Милый дядя! (Бъ минуту нѣжности онъ сказалъ ей однажды, что считаетъ ее родной племянницей) не откажите мнѣ. Если вы не отпустите Глаши и Вѣры — прогулка разстроится. Я останусь дома, я безъ нихъ не пойду! Погодите… Не говорите… Она сложила свои ручки съ умоляющимъ видомъ, адмиралъ, глядя на нее, улыбался, улыбался и нѣмецъ Штейнъ, улыбался во весь свой большой и добрый ротъ Степанъ Михайловичъ.

— Я ничего не говорю, я жду окончанія рѣчи нашего херувимчика, — проговорилъ онъ ласково.