Сережа Боръ-Раменскiй

Серафима Павловна и ея кузина, княжна Алмазова, бесѣдовали, сидя за чашкой чая.

— Боюсь, — говорила княжна, нюхая табакъ, что твоя дочка затеряется въ щегольской толпѣ бала. — Она вѣдь не Вѣра. Вѣра всѣмъ взяла, и ростомъ, и ослѣпительнымъ цвѣтомъ лица, и правильными чертами. А эта маленькая, худенькая, рыженькая…

— Глаша очень умна, — сказала Серафима Павловна, — и черные глаза ея горятъ, какъ угли, а волосы хотя и рыжіе, но отливаютъ золотомъ: она недурна собою.

— Все это такъ: умъ-то цѣнятъ, когда его замѣтятъ, но на балу онъ не требуется. Я не знаю, вынесетъ ли Глаша равнодушіе, пренебреженіе свѣта при первомъ своемъ появленія?

Серафима Павловна вспыхнула.

— Глаша — дочь адмирала Боръ-Раменскаго, израненнаго при Севастополѣ! сказала она.

— Ее, другъ мой, — отвѣтила княжна мягко и примирительно, — будутъ приглашать всюду и на маленькія вечеринки, потому, что она Боръ-Раменская, но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы она имѣла успѣхъ. Если же Глаша будетъ глядѣть букой, какъ это съ ней нерѣдко случается, то посидитъ въ уголку незамѣтная и незамѣченная. Повторяю, она не Вѣра, — Вѣра была нимфа, богиня… Кстати, что она и почему никогда погостить къ тебѣ не пріѣдетъ?

— Не знаю, — сказала печально Серафима Павловна: — боюсь, что она не такъ счастлива, какъ разсчитывали.

— Она прежде всего и не скрывала этого; желала богатства и положенія, теперь она это имѣетъ. У Струйскаго и чиновъ и денегъ много.

— А у ней нѣтъ ни копейки, я это вѣрно знаю, — сказала Серафима Павловна.

— Однако я слышу, она даетъ балы, стало-быть, деньги есть.

— Да, — сказала Серафима Павловна съ неудовольствіемъ, — Струйскій содержитъ домъ на широкую ногу; Вѣра можетъ заказывать, какіе хочетъ туалеты; онъ самъ даритъ ей жемчуги и брильянты, особенно если найдетъ что-либо сходно купить; платитъ по всѣмъ счетамъ жены, хотя и съ замѣчаніями, но денегъ ей никогда не даетъ.

— Вотъ какъ! Это новая манера держать жену на привязи. Извини, мы кузины; ужели она тебѣ, матери, не присылаетъ денегъ отъ такого состоянія? А сестрѣ? Брату?…

Серафима Павловна вспыхнула.

— Я бы не взяла у ней денегъ, — сказала она: — у меня, хотя и небольшія, но есть свои.

— Ну, ужъ это по-новому, не по-нашему, по-старому! Нынѣшніе порядки другіе! У дочери не взять!..

Княжна помолчала, почавкала и покачала головой.

— Струйскій любитъ жену по-своему, — сказала Серафима Павловна, — онъ даже не допускаетъ ее заняться хозяйствомъ, все самъ. По счетамъ платитъ, обѣдъ повару заказываетъ, жалованье прислугѣ раздаетъ и самъ нанимаетъ.

Старая княжна всплеснула руками.

— Отъ роду ничего такого не слыхивала. Правда, наши отцы платили по счетамъ дворецкихъ и оттого разстраивали свое состояніе, потому что всѣ эти дворецкіе — воры, но это дѣло иное! Мужчинѣ, генералу, человѣку военному, обѣдъ заказывать; воля твоя, это унизительно для жены, да и для мужа тоже. Стало-быть, онъ считаетъ ее пустельгой, пѣтой дурой или дитятей неразумнымъ…

— Не знаю, — сказала обиженная Серафима Павловна, — видно — это у нихъ въ Питерѣ такой обычай… Впрочемъ, и мой другъ дорогой, мужъ, не допускалъ меня до хозяйства… Все бывало самъ…

— Что жъ, и обѣдъ заказывалъ? сказала княжна съ насмѣшкой.

Серафима Павловна засмѣялась.

— Чтò это, кузина, да мой другъ не отличилъ бы утки отъ курицы. Онъ никогда не зналъ, что кушалъ; и что подадутъ, то и скушаетъ, если голоденъ. Подлинно не знала я, чѣмъ онъ сытъ бывалъ, да вотъ и не прожилъ…

Серафима Павловна утерла влажные глаза. Княжна сдѣлала видъ, что ничего не замѣчаетъ, и сказала:

— Такъ вотъ, что: въ будущее воскресенье у моихъ друзей, дѣвицъ Богуславовыхъ, большой балъ; я заѣду за Глашей, пусть она будетъ готова къ одиннадцати часамъ. Сдѣлай ей платье безъ затѣй, попроще; я ее на этомъ балѣ всѣмъ представлю. Тамъ будетъ вся Москва, la société.

— Такъ ты ее не повезешь съ визитами? сказала, недоумѣвая, Серафима Павловна.

— Нѣтъ, я ужъ визитовъ не дѣлаю, — стара, и съ меня не взыскиваютъ. Я ее познакомлю со всѣми, и пусть она сдѣлаетъ визиты съ кѣмъ-нибудь. Теперь Ракитины дѣлаютъ визиты, они твои близкіе, пусть возьмутъ Глашу. Зинаида въ дѣвицахъ знала многихъ, вѣдь она рожденная княжна Осокина.

— Ну, нѣтъ, — сказала Серафима Павловна, — я не хочу, чтобы Ракитина вводила мою дочь въ мое общество. Я подумаю; быть можетъ, сама поѣду.

— Ты! въ твои лѣта, вдова адмирала; съ визитами къ молодымъ бабенкамъ, какъ Честовы и Брянская, и къ дѣвочкамъ, какъ Дубровина и другія выѣзжающія съ молоденькими сестрами… Нѣтъ. Развѣ если хочешь — поѣзжай на балъ; тебѣ по одному намеку пришлютъ приглашеніе.

— Мнѣ, такой несчастной, куда ужъ ѣздить на балы…

— Такъ пошли Глашу съ визитами съ братомъ. Нынче съ братьями дѣлаютъ визиты; я видала. Если имѣешь довѣріе къ сыну и дочери, то…

— Конечно, имѣю, — сказала Серафима Павловна съ гордостью.

— Прекрасно, но въ такомъ случаѣ пусть Сергѣй ѣдетъ со мной и на балъ; я его представлю всѣмъ, а то какъ же ѣхать съ визитомъ, никого не зная.