Сергей Прокофьев

Следствием этого стало неожиданное приглашение Прокофьеву сыграть через три дня, на концерте в Коминтерне в честь взятия Шанхая китайскими революционерами, но Прокофьев вежливо отклонил его, сославшись на нежелание халтурить. На самом деле он опасался ненужных осложнений по возвращении в Париж. В долгосрочной же перспективе выступление 20 марта имело последствия самые значительные.

Когда в 1930-е годы Сталин установил единоличную диктатуру, физически устранив всех конкурентов, включая и Рыкова, то его тогдашний отзыв надолго поставил Прокофьева вне критики завистников и недоброжелателей. Идти против мнения Сталина означало подписывать себе приговор.

…Начали собираться в дорогу. Купили «по протекции» (вот он, советский язык!) Лине в Госторге беличьего меха с десятипроцентной скидкой. Прокофьев получил от Асафьева пакет с юношескими сочинениями, а от Мясковского целый чемодан с рукописями и с записными книжками, а также несколько коробок обожаемых сластей. Отдал Асафьеву — советская бедность! — одно своё пальто, вероятно, то самое, на парижской шёлковой подкладке, за которое стало стыдно в присутствии нищего Кузмина, а Мясковскому «преподнёс всякие галстуки, рубашечки и прочие более элегантные части туалета, зная его склонность к ним». На таможне получили, опять-таки «по протекции», дозволение на вывоз целого сундука рукописей. При переезде через границу советский чиновник, узнав, что это сундук Прокофьева, пошутил: «Чем наполнен сундук? Апельсинами?» Разительный контраст с недоброжелательным и глуповатым досмотром на американской границе в 1918 году.

29 марта 1927 года Прокофьев написал из Парижа жене Кусевицкого Наталье Константиновне о впечатлениях от родины: «Поездкой в Эсэсэсэрию очень довольны: принимали нас ласково, власти были корректны, уезжали с сожалением. Всех концертов 23, в том числе в Харькове, Киеве, Одессе. Прессу я Вам своевременно посылал. Видел в Мариинке «Апельсинов», очень весело поставлено, в июне их привезут в Париж, уже подписана командировка. Но Большой театр собирается поставить их ещё шикарней, и теперь идёт бой, кому из двух театров поехать в Париж. Вас и Сергея Александровича часто вспоминали; поклоны от Цейтлина, Табакова и многих других. Библиотека Сергея Александровича цела и не разрознена. Проходил я мимо Вашего бывшего особняка; здорово красив домишечко! <…> Боровский в Москве, приехал в день нашего отъезда. Его дебют сопровождался большим успехом. Метнер проходит вяло, публику нагоняют. Слышал VIII симфонию

Мясковского — очень хорошая вещь».

Кстати, сближение Прокофьева с советскими имело последствия и для Дягилева — он тоже получил советский паспорт (в отличие от Прокофьева не в Москве, а в Берлине) и гарантии беспрепятственного въезда и выезда из СССР, однако, из осторожности, решил повременить с путешествием. Сказалось и то, что посол в Берлине честно предупредил его: «Я Вам гарантирую возвращение и как посол, и лично, но не могу ручаться за то, что Москва не переменит своего решения и не возьмёт назад свои гарантии».

Однако после получения паспорта Дягилев стал подчёркнуто дружески общаться с представителями литературной, музыкальной и театральной элиты Советской России, планировать их участие в своей антрепризе и даже — сообщим об этом, забегая немного вперёд, — хотел заказать балет советскому композитору. Им оказался совсем ещё молодой Гавриил Попов. По отношению к эстетическому «болоту» императорской, петербургской России, отвергшей и фактически изгнавшей его, у уроженца Урала Дягилева не было связано никаких тёплых чувств. Разве не Дягилев велел вывешивать над сценой, на которой шли спектакли его антрепризы, революционно-республиканский красный флаг — сразу после пришедшего из Петрограда сообщения о падении монархии? Гнев и стыд, которые он испытывал вместе со многими в пору брест-литовского договора большевиков с Германией и в годы Гражданской войны, теперь притупились. Советская Россия для него чем дальше, тем больше становилась просто Россией, настоящей и живой, с которой многомиллионная Россия эмигрантская была связана только косвенно.

Вскоре после возвращения Прокофьева из СССР Дягилев потребовал присутствия композитора в Монте-Карло на репетициях «Стального скока» — кому, как не только что повидавшему Советскую Россию автору музыки, быть главным консультантом постановки?