Сергий Радонежский. Личность и эпоха

Происхождение титула Воейко «Пруския земли держа-вец Терновский» сам исследователь объясняет тем, что путь Воейко из Болгарии на Русь, видимо, лежал через польские и литовские земли. В сложной политической обстановке Центральной и Восточной Европы конца XIV в. кондотьерство, «отъезд» на службу к иностранным государям было распространенным явлением. От себя добавим, что на рубеже 1370-х – 1380-х гг. после смерти Ольгерда происходила ожесточенная борьба Литвы с Тевтонским орденом. Возможно предположить, что Воейко некоторое время действительно находился в Пруссии, держа там небольшие земельные владения под властью великих литовских князей. Зачастую такие переходы сопровождались переменой вероисповедания. По свидетельству легенды, Воейко принадлежал к «аполлинариевой ереси». В средневековой русской литературе этот термин обыкновенно был синонимом католичества. Вполне вероятно, данный факт объясняется тем, что католичество в 1365–1370 гг. усиленно насаждалось в завоеванной венгерским королем Лайошем Великим части Болгарии, причем среди обращенных были и представители феодальной знати.

Не вызывает доверия у Д. И. Полывянного сообщение о пожаловании Воейко города Дмитрова «с путем», то есть с правом сбора пошлин. На его взгляд, «этот третий по значению центр Московского удела в XIV–XV вв. постоянно находился во владении великокняжеского дома». Но в данном случае речь не идет о пожаловании этого города в удел выходцу из Болгарии, а всего лишь о назначении последнего великокняжеским наместником. Подобные примеры хорошо известны. Так, когда в 1408 г. в Москву из Литвы выехал князь Свидригайло Ольгердович, «князь же велики Василеи Дмитреевич приять его с честью и дасть ему град Володимерь со всеми волостьми и с пошлинами и съ селы и съ хлебомъ, тако же и Переславль, по тому же и Юрьевъ Польскы и Волокъ Ламскы и Ржеву и половину Коломны».[852]

И хотя в данном случае литовский выходец получил стольный город великого княжения Владимирского, это не означало того, что он стал великим князем.

Гораздо труднее понять появление в семейной легенде Воейковых имени серпуховского князя Андрея Ивановича, скончавшегося задолго до описываемых событий. Но и это может получить вполне удовлетворительное объяснение. Как известно, обряд крещения предполагает наличие восприемников – лиц, которые ручаются перед Церковью за веру крещаемого. В случае надобности восприемники должны принять крестника под свое попечение и наставлять его в вере и благочестии. В просторечии они именуются крестным отцом и крестной матерью. Очевидно, в исходном документе, послужившем основой легенды, речь шла не о самом князе Андрее Ивановиче, а о его вдове Марии, матери князя Владимира Андреевича Серпуховского. В начале 1380-х гг. она была жива и скончалась лишь 5 декабря 1389 г.[853]

Поскольку Троицкий монастырь находился в Серпуховском уделе, понятно участие Сергия Радонежского в обряде крещения Воейко.

Таким образом, рассмотрение сведений о родоначальнике Воейковых дает нам возможность выяснить неизвестную до сих пор сторону болгаро-русских связей конца XIV в. Эмиграция болгарской знати, вызванная османским натиском, коснулась и русских земель. Часть выходцев из Болгарии перешла на русскую службу и со временем влилась в ряды московского боярства.[854]

Родоначальник Воейковых не был единственным выходцем, появившимся на московской службе в эпоху Куликовской битвы. Достаточно заглянуть в родословцы, чтобы убедиться в том, что значительная часть позднейшего боярства XV–XVII вв. появилась в Москве именно в период княжения Дмитрия Донского. По наблюдениям академика С. Б. Веселовского, «в самой личности Дмитрия было что-то такое, что привлекало людей и способствовало росту и усилению служилого класса. Заслуживает… внимания то, что за время княжения Дмитрия неизвестно ни одного случая опалы и конфискации имущества, ни одного отъезда, за исключением отъезда И. В. Вельяминова, то есть явлений, которые мы можем иногда наблюдать в XV в. и очень часто в XVI в., особенно при Иване IV. В Москву стекаются выходцы, занимают иногда очень хорошее положение и все находят себе соответствующее место. Очевидно, что сам великий князь и верхушка его боярства умеют принимать пришельцев „с честью“ и ставить каждого на свое место. Создается впечатление, что пришельцы встречали на Москве устойчивую и четкую политику отношения великого князя к выходцам, которая их привлекала и отвечала их интересам». И далее исследователь приходит к важному выводу: «В самом деле, как время Екатерины Великой считают „золотым веком“ дворянства, так время Дмитрия Донского можно назвать „золотым веком“ боярства».[855]